Вначале будет тьма // Финал

Алмаз Ильясович Семенов, мужчина солидный, как-то странно всхлипнул и криво улыбнулся прямо в монитор. С трудом поднял правую руку вверх и, показалось, хотел перекреститься. Потом передумал. Опустил руку, которая по пути вниз наткнулась на бутылку виски, и показал язык в экран, где в этот момент вратарь славонцев прыгал и махал руками, как мельница. Не то чтобы сам этот поступок генерала был необычен – а он, безусловно, таковым являлся, – Алексею не понравился именно язык. Кривой и длинный. И, похоже, генерал убирать его совсем не собирался. Алексей поспешно вышел из зала и припустил – почти бегом – в медицинский кабинет.

Опытная медсестра Светлана сразу же вызвала реанимобиль и побежала с помощником в общий зал, где с кресла медленно сползало тело начальника Штаба безопасности чемпионата мира по футболу генерала МВД Алмаза Ильясовича Семенова. От напряжения две верхние пуговицы на белой рубашке оторвались, и стала видна татуировка летящего ворона на груди. Бутылка виски упала и лежала теперь рядом с креслом. На полу расползались две лужи, добавляя в духоту зала пару новых запахов.

Леша не сказал этого вслух. Переворачивая Семенова на полу в банкет-холле, он удивленно разглядывал беспомощного начальника. Бывшего? Настоящего? И только одна мысль крутилась в его мозгу: «Тыэта тыщаэта! Тебещаэта – нугребаныйбабай!»

Выпив второй бокал, Такеши опустил голову – напиток был для него крепковат – и любовно погладил алтарь. Взгляд его скользнул ниже по стволу, к самому основанию. И остановился на выпавшем из кольца Председателя камне. Бриллиант слабо поблескивал, и Такеши пару секунд рассматривал его. Затем носком фурошики аккуратно подтолкнул к глубокой щели в деревянном полу. Алмаз повернулся гладким боком, сверкнул пронзительно, ярко. И Такеши передумал. Все-таки нагнулся и поднял его.

Семенов смотрит вдаль, щуря глаза и прикладывая руку козырьком. И видит странное: Депардье на «Урале» ИМЗ-8.1233 несется по бесконечному шоссе, проложенному через бескрайнее Русское поле. С одной стороны от дороги наливается богатыми колосьями рожь, с другой желтеет до самого горизонта подсолнечник. Майка на спине беспечного ездока надулась пузырем, и на ней, поменяв угол и фокус зрения, что во сне сделать несложно, Семенов читает неровные расплывшиеся синие буквы:

Si vous pouvez lire ça
c’est que ma meuf
est tombée de la moto[44]

0:1

Президент следил за каждым человеком на стадионе. Его глаза скользили по трибунам – он смотрел сквозь людей и видел их всех. Ничего не могло от него спрятаться – все было на виду. Каждая улыбка, не прошенная или прошенная невзначай; каждый случайно сорвавшийся с ладони жест; каждая мысль. Президент видел стадион оттуда, откуда кроме «Лужников» видны были соборы, пробки и проспекты. Видны закрывающиеся зонтики и робко вытянутые руки (вдруг дождь еще идет) у шести колонн полупустой ВДНХ, а в южном Бирюлеве – наоборот – видны только черные колышки на верхушках черных же зонтов. Там, где был Президент, калифорнийский мост пересекал Ла-Манш, а по воде скользил «Петр Великий» (на его борту Церетели поправлял крылатые ракетницы «Гранит»). Президент расставлял нагромождения слов в смысловой порядок. Президент следил за всем – все складывалось в его голове.

Готовился ударить Джвигчич. Он медленно разминался, скалил зубы, тянул шею. Только сжатые в кулаки руки славонца лежали вдоль его крупного тела смирно. Все остальное в нем дергалось, дрожало и натягивалось. Давыдов стоял в воротах и пытался проглотить слюну. Ничего не выходило. Он плюнул. Остальные игроки стояли, обнявшись, единой линией чуть поодаль. Русских и славонцев разделял один удар. Джвигчич встал у мяча и насупил брови. Давыдов насупил брови тоже.