Вне игры

Избегаю его взгляда. Я надеялась, что Миша сделает вид, что ничего не заметил… Было бы проще, если бы он сделал вид, что не заметил. Потому что его слова и его взгляд прорывают плотину моей сдержанности. Потому что стыд сжирает меня изнутри. Потому что под ногами у меня не твердый пол, там разверзлась трясина самобичевания и осуждения. И ощущения, будто повторно мне от этого никогда не отмыться.

Я отворачиваюсь от Любимова и торопливо иду прочь из кухни. Это выглядит как побег, но мне плевать. Слезы застилают глаза. Я… я задыхаюсь в пучине собственного отчаяния.

Заперевшись в ванной, поворачиваю кран и подставляю ладони под холодную воду, а потом прикладываю их к пылающему лицу. В отдалении глухо хлопает дверь. Кто-то пришел или вышел? Не все ли равно…

Слезы капают мне на руки, затекают в вырез халата, солью разъедают рану на губе. Я думала, надеялась, что выплакала все в этой самой ванной вчера, но колодец внутри меня оказался бездонным. И пробить путь к нему смог один-единственный жалостливый взгляд вчерашнего незнакомца.

Что будет, когда на меня так посмотрят отец, Лиза, Никита?..

Я вздрагиваю, услышав размеренный стук в дверь.

– Рита, – сквозь шум воды из крана я узнаю обеспокоенный голос Никиты.

Кусаю губу, стараясь заглушить в себе новое рыдание. Судорожно промокаю глаза и щеки полотенцем. Пытаюсь смыть с себя вкус соли и отчаяния.

– Рита, выходи, – это уже похоже на требование.

– Две минуты, – выталкиваю из себя, умудрившись не всхлипнуть.

– Хорошо.

Я умываю лицо ледяной водой, пока кожу не начинает щипать, как бывает на морозе. Жадно хватаю ртом воздух, стараясь выровнять дыхание. Думаю о том, что мне надо побыть сильной немного, чуть-чуть, чтобы хватило до дома. Там моя крепость. Там моя тюрьма. Там я снова могу закрыться от людей, чтобы попытаться повторно склеить те осколки, которые от меня остались.

Осторожно отворив дверь, я выглядываю в пустой коридор. Боялась, что Никита будет ждать меня здесь, но он, кажется, обосновался на кухне. Возможно, с братом, который рассказывает ему про мою истерику.

Я делаю несколько шагов. Замираю в нерешительности, нервно накручивая пояс халата на палец. Все ощущается слишком. Слишком болезненно. Слишком сложно. Слишком лично.

Я смотрю на босые ноги. Почему бы мне просто не уйти? Это тоже кажется сложным. Но легче, чем встретиться лицом к лицу с Никитой, когда я в таком состоянии. На самом дне.

– Рита!

Приходится резко поднять взгляд, чтобы посмотреть на Любимова. На то, как вытягиваются в тонкую линию его губы и обозначаются желваки, стоит ему рассмотреть меня. Он видит то же, что и его брат минутами ранее: синяк и рассечение, к которым добавились опухшее от слез лицо и покрасневшие глаза.

– Извини. Я сейчас соберусь и уеду, – произношу сдавленно, отводя взгляд.

– Никуда ты не поедешь, – заявляет Никита с бескомпромиссной категоричностью.

– Я не хочу здесь оставаться.

– Почему?

– Я хочу побыть одна.

Никита приближается ко мне. Останавливается на расстоянии вытянутой руки, словно он боится ненароком вступить в зону, которая граничит с моим комфортом. Его тяжелый взгляд буравит мое лицо.

– Тебе сейчас не стоит оставаться одной.

– Отец… – начинаю я тихо.

– Он сейчас занят, – перебивает меня Никита. – Я обещал ему, что о тебе позабочусь.

– Я не маленькая. И в состоянии о себе позаботиться.

– Не сейчас.

– Ты не можешь держать меня здесь против воли.

– Не могу. Да и не хочу, – произносит Никита спокойно. – Но я прошу тебя остаться со мной, потому что не готов тебя отпускать.

Он все же сокращает расстояние между нами. Склоняет голову, так что я ощущаю, как его шумное дыхание горячит кожу на моем виске.

– Я дал показания против Зарецкого. Еще несколько свидетелей из кинотеатра сделали то же самое, а твой отец смог забрать записи с камер наблюдения до того, как их подчистили, – перечисляет Никита так, словно сообщает мне сводку прогноза погоды. – Ему предъявят обвинение, как только найдут. На этот раз он сядет, Рита. Тебе не нужно бояться.

Я судорожно втягиваю воздух. Молчу, потому что не знаю, что могу сказать. Слов чересчур много, но они отказываются складываться в осмысленные предложения. Никита думает, что я боюсь… Но здесь не только страх. Все то, что я о себе думала, оказалось ложью. Я не выздоровела. Я не стала сильнее. Я посыпалась при первом же дуновении ветра. А Никита… Ему совсем не обязательно видеть это. Я и так показала ему свою слабость, умоляя заняться со мной сексом вчера. Слабость, на которую он ответил так благородно, как только мог…

– Миша… – начинаю с самого неподходящего.

– Он уехал. Я просил его побыть здесь, пока меня не будет, – поясняет Никита. – Не хотел, чтобы ты проснулась в этой квартире одна. Не волнуйся из-за него. Он все понимает.

Понимает ли? Я ведь сама порой ничего не понимаю…

Никита бережно берет в ладони мое лицо. Его теплые пальцы осторожно гладят мои щеки.

– Позволь мне позаботиться о тебе, Рита. Пожалуйста, – просит он мягко. – Хотя бы только сегодня.