Вне рутины

Графиня Стопцева тоже расчувствовалась отъ этихъ словъ и слезливо заморгала глазами. Она обняла Соняшу, крпко поцловала ее и дрожащимъ отъ волненія голосомъ проговорила:

— Берегите, другъ мой, нашего старичка, берегите его. Онъ для нашего общества незамнимъ, Будьте утхою ему на склон лтъ и окрыляйте его. Онъ много, много трудится у насъ.

Когда графиня отошла отъ Соняши, къ графин тотчасъ-же подскочила ея приживалка съ флакономъ соли и забормотала:

— Успокойтесь, ваше сіятельство, успокойтесь, благодтельница. Вамъ вредно волноваться. Вотъ понюхайте…

Черезъ полчаса гости начали разъзжаться. Похали къ себ на квартиру и новобрачные. Сидя въ карет съ Іерихонскимъ, Соняша сказала цлующему ея руку мужу:

— Смотрите, Антіохъ Захарычъ, не раздражайте-же меня и повинуйтесь мн во всемъ, какъ общали, иначе мы недолго проживемъ вмст.

Іерихонскій обомллъ.

— Божество мое! Да что-же это вы все такое говорите! Вдь это совсмъ несообразное.

Онъ только это и могъ выговорить.

Домой Іерихонскіе пріхали прямо къ обду. Столъ былъ уже накрытъ въ столовой Іерихонскаго. Когда они шли къ себ по лстниц, изъ дверей квартиръ на каждой площадк выглядывали жильцы дома. Манефа Мартыновна встртила новобрачныхъ съ иконой и хлбомъ-солью. Дарья, Ненила и Семенъ поднесли большой крендель.

Вскор изъ церкви пріхали три шафера: Пріемленскій, Олоферновъ и Хохотовъ. Эти три шафера только и были гостями за обдомъ.

Обдъ состоялъ изъ семи перемнъ и длился часа полтора. Ненила и Дарья вложили въ него всю свою душу. Семенъ служилъ у стола въ раздобытомъ гд-то фрак. Соняша была скучна. Она не выдержала, въ конц обда отправилась снять съ себя подвнечное платье и вернулась ужь въ простомъ плать. Шафера старики изрядно пили за столомъ. Не отставалъ отъ нихъ и женихъ, Бражничанье продолжалось и посл обда. Шафера заставили его играть на гитар, а сами подъ акомпаниментъ ея пли бурсацкія псни. Пріемленскій даже плясалъ казачка.

Соняша морщилась и говорила матери:

— Какое безобразіе! Когда все это кончится?

Въ десять часовъ вечера гости ухали. Одваясь въ прихожей и прощаясь съ хозяевами, Пріемленскій икалъ и долго не могъ попасть рукой въ рукавъ пальто. Олоферновъ поцловалъ на прощанье Іерихонскаго и шепнулъ ему на ухо:

— Большого дурака ты сломалъ, что промнялъ вдовью жизнь на женатую!

XXIX

Когда старики шафера удалились, на Іерихонскаго вдругъ напала какая-то тоска. Тоска эта соединилась съ чувствомъ робости неизвстно передъ чмъ. Такъ бываетъ съ учениками передъ экзаменами. Ему щемило сердце, по спин какъ-бы мурашки бгали. Онъ почувствовалъ почему-то себя какъ-бы чужимъ въ своей квартир. Постоявъ у себя въ кабинет въ раздумь и выпивъ остатки вина въ бутылк, онъ пошелъ къ Соняш. Соняша сидла въ спальн въ сообществ матери и своего шафера студента Хохотова, которые уже собирались уходить къ себ внизъ. Іерихонскій остановился передъ Соняшей и, глуповато улыбнувшись, сказалъ:

— Вотъ и пиръ нашъ кончился.

Соняша ничего не отвтила, а Манефа Мартыновна, взглянувъ на него, проговорила:

— Вамъ-бы, зятекъ любезный, теперь мундиръ-то съ себя снять, да и панталончики-то блыя снять, а надть простой домашній пиджачекъ. Марко все это. Долго-ли замарать!

— Сейчасъ сниму, — послушно отвчалъ Іерихоискій. — Переоднусь.

— Постойте, постойте. Панталоны-то ужъ запятнали, кажется, — остановила его Манефа Мартыновна. — Такъ и есть… Пятно… Должно быть — виномъ залили. Ну, да я вамъ завтра выведу пятно. У меня такое мыло есть отъ пятенъ. Да и теб-то, милушка, Соняша, переодться-бы въ новенькій пеньюарчикъ, — обратилась она къ дочери по уход Іерихонскаго. — Переоднься-ка… А мы выйдемъ изъ спальни. Викторъ-то Матвичъ не взыщетъ.

Манефа. Мартыновна кивнула на студента.

— Зачмъ? Что за китайчина. Вдь я и такъ въ будничномъ плать, - заупрямилась Соняша.

— Порядокъ, милая. Новобрачная всегда передъ сномъ бываетъ въ капот.

Поддакнулъ и студентъ Хохотовъ, но въ насмшливомъ тон и подкрпилъ пословицами:

— Слдуетъ, слдуетъ, — сказалъ онъ. — Назвался груздемъ, такъ ползай въ кузовъ, съ волками жить — по-волчьи выть. Переодвайтесь-ка… А мн домой пора.

— А вотъ не буду!

Соняша топнула ножкой.

Студентъ поднялся и проговорилъ Соняш:

— А за симъ письмомъ прощайте, ваше превосходительство. Ужъ теперь вы превосходительство. Завтра, по заведенному обычаю, пришлю вамъ утромъ хлбъ-соль на новоселье, ваше превосходительство.

Хохотовъ ушелъ, и Манефа Мартыновна осталась одна съ дочерью.

— Поднеси, Соняша, мужу халатъ-то, что мы купили для него, да и туфли, — сказала она дочери. — Онъ тебя даритъ, даритъ, а ты хоть-бы что! Халатъ у него на постели лежитъ.

— Ахъ, не желаю я ничего этого! Бросьте вы всякія церемоніи и обычаи! Не для меня они, отвчала раздраженно Соняша. — Мужъ… Когда вы говорите это слово, я вздрагиваю. У меня: лихорадка длается. Брр…

И Соняша, зажмурившись, покрутила головой. Мать разсердилась.

— Да ты какая-то порченая, какая-то вся шиворотъ-на-выворотъ, — проговорила она. — Какъ-же мн его твоимъ мужемъ-то не называть, если онъ теперь дйствительно мужъ!

— Зовите просто Антіохомъ Захарычемъ.