Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом

Интерес и поддержка Сталина переместили оперу с периферии в центр музыкальной жизни. Большевики всегда отводили музыке важное место в системе искусств, видя в ее невербальной природе подлинный демократизм, но на протяжении первых 10 лет после революции основные надежды музыкального преобразования связывались с симфоническими жанрами. Именно в симфонизме видели и воплощение диалектического материализма, и соответствующую эпохе радикальных преобразований эпичность, и сам дух революции. Опера, напротив, воспринималась как искусство буржуазное и элитистское, как эстетический пережиток прошлого, интерес к которому является проявлением если не реакционности, то недостаточной сознательности. Еще в конце 1920‐х на совещании по вопросам музыки в ЦК высказывались соображения, что существующая оперная форма является сомнительной и советскому искусству больше к лицу дионисийские действа559. В то же время полный отказ от оперного жанра всерьез не рассматривался — на оперных театрах была завязана вся инфраструктура академической музыки. Констатировалось, что оперное дело в настоящий момент переживает в СССР кризис, выходом из которого станет создание оперы, способной стать могучим средством воздействия на широкие массы и отразить ведущуюся Советским Союзом борьбу за новый строй560. Поддержка Сталиным оперных инициатив МАЛЕГОТа изменила отношение к опере: с этого момента создание советской оперы воспринималось уже не как сомнительная попытка реанимировать устаревший жанр и найти ему место в иерархии социалистических искусств, а как вдохновленное партией культурное строительство. Спустя несколько недель эта перемена получила новое подтверждение: в «Правде» вышла статья «Сумбур вместо музыки», не оставившая сомнений в том, что советское руководство испытывает к созданию советской оперы неподдельный интерес. В статье резко критиковалась опера Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», которую 26 января 1936 года Сталин в компании Молотова посетил в филиале Большого театра. Прежде эта постановка, премьера которой состоялась двумя годами ранее, считалась гордостью театра, но теперь в главной советской газете в редакционной статье утверждалось, что похвалы в ее адрес были ошибочными и оказали композитору плохую услугу561. Опера критиковалась за «неумение выразить большие и сильные чувства», за излишнюю сложность и надуманность музыки, за джазовую нервозность и грубый натурализм. А главное — за то, что она не соответствовала высказанному Сталиным мнению о необходимости советской музыкальной классики: «Это музыка, умышленно сделанная „шиворот-навыворот“, — так, чтобы ничего не напоминало классическую оперную музыку»562. Статью «Сумбур вместо музыки» принято рассматривать как запретительную, но в ее основе лежал и мобилизационный посыл: на отрицательном примере она задавала ориентир для советской академической музыки, обозначала необходимость отказаться от левых экспериментов и сосредоточиться на создании традиционной оперы. Именно так статью аттестовал сам Сталин, рекомендовавший Комитету по делам искусств взять ее как программу для развития музыкального искусства. Появление неудачной оперы Шостаковича Сталин рассматривал как результат недостаточного контроля за музыкой со стороны ЦК и отсутствия четко сформулированных требований, но после статьи в «Правде» он ожидал от советских композиторов создания исключительно правильной музыки563.