Возможно, меня будут упрекать за упоминание об этом эпизоде, но вредители, такие как клещи и вши, – постоянный источник беспокойства для всех птиц и диких зверей, и для Меума это занятие было таким же обыденным, как для нас с вами – чистка зубов.
К тому времени, когда Меум закончил, его табак уже просох, и, набив свою любимую трубку (вырезанную из лесного ореха ещё в верховьях Причуди), он нашёл несколько сухих травинок, скрутил их и поджёг при помощи кременька, который всегда носил во внутреннем кармане. О’Вронни очень заинтересовался всем этим, потому что никогда не видел, как курят трубку, – у лепреконов не было такого обычая.
– Что же мне теперь делать? – спросил Меум, когда разжёг свою трубку.
Солнышко согрело его, кожаная одежда высохла, и гном почувствовал себя бодрым и полным сил – отчасти потому, что, поразмыслив, он понял: его спасение было настоящим чудом. Без сомнения, оно произошло благодаря Пану, а коли так, то и остальные гномы, и Белка, Бен с женой, вероятно, тоже были целы и невредимы. По крайней мере, Меум искренне на это надеялся.
О’Вронни, которого больше не беспокоили незваные гости, сидел на солнышке и чувствовал, что вполне доволен жизнью.
– На твоём месте, – сказал он Меуму, – я бы не стал пока уходить далеко отсюда. Здесь могут объявиться твои друзья, и у меня на примете есть отличное временное убежище, которое наверняка тебе подойдёт – оно совсем недалеко.
– В самом деле? И где же оно? Не томи!
– Я имею в виду остов старого судна – он находится за ближайшим утёсом. Он крепко сидит на скалах, так что ни прилив, ни самые высокие волны прибоя не могут сдвинуть его с места и не доставят тебе неудобств. Это «Роуз Мари», краболовный бот, его выбросило на скалы во время шторма шесть лет назад, и он получил пробоину в днище. Уютное укромное местечко; там ты будешь в безопасности.
Предложение показалось Меуму интересным, и ворон повёл гнома вдоль берега к большому утёсу, обогнув который, Меум увидел разбитый корабль, лежавший на отмели среди водорослей всего в каких-то тридцати ярдах. На помятом и изъеденном ржавчиной носу корабля сидели четыре баклана и сушили свои пёрышки: они широко расправили крылья и время от времени встряхивали их.
Было что-то притягательное и завораживающее в этой старой развалине, и Меум, который по-прежнему любил корабли, пришёл в полный восторг. Мощные ти´мберсы[65]
судна опутывали водоросли, внутри пахло морем, солёной водой и рыбой, а днище было усеяно многочисленными морскими блюдечками и морскими желудями[66].Бóльшая часть остова судна была разбита и разломана волнами, но носовой кубрик остался почти невредимым, и лучшего места для устройства временного жилища нельзя было и желать. Здесь действительно было уютно и безопасно, и дрова для костра лежали совсем рядом – повсюду на берегу в огромных количествах валялась выброшенная морем древесина.
Меум видел, что О’Вронни хочет удалиться. Ворон должен был нанести визит галке, которая жила неподалёку на одном из утёсов, чтобы кое-что обсудить, поэтому, пообещав вернуться до заката, О’Вронни улетел, и Меум остался в одиночестве. Теперь, когда самое худшее было уже позади, он почувствовал огромную усталость. Солнце сильно припекало, а гномы не любят яркий солнечный свет, поэтому Меум заполз в угол носового кубрика, и, обнаружив там удобную лежанку из сухих водорослей, прилёг вздремнуть. Вскоре он крепко уснул под успокаивающий шум прибоя и убаюкивающие крики чаек.
Подумать только, всего двадцать четыре часа назад они с друзьями ещё были на Терновой аллее, за морем, за много миль отсюда. Сколько же всего случилось за такое короткое время!
Это место было тихим и спокойным: покрытый водорослями остов судна, изогнутые тимберсы и гниющие палубы, поблёскивавшие в лучах яркого солнца, белая пена прибоя, скользящая по песку и затем уходящая в него, чайки, парящие в синем небе и время от времени камнем бросающиеся вниз, изумрудная трава на вершине утёса – ну просто идиллическая картина!
Шум прибоя, крики чаек и шелест ветра странным эхом отдавались внутри кубрика. А какого только мусора не было в трюмах этой развалины! Ржавые цепи, каждое кольцо которых было во много раз тяжелее Меума; огромный якорь, покрытый морскими желудями, остатки старого рангóута и снастей[67]
, устрицы и мидии, оброненные птицами, скелет серебристой чайки, почти такой же большой, как гусь, весь высохший и потому пахший лишь морем и выбеленной временем костью; бутылки; три старые ловушки для крабов, в которых уже много лет не бывало пленников; гнутые гвозди и целые горы высохшей и поблёскивавшей солью морской капусты… Все эти предметы объединял один общий запах – запах моря.Ползущая по песку тень от старого краболовного бота сделала полукруг, и снова начался прилив: вода стала медленно наползать на прибрежные камни, как это бывало – ох, я даже не знаю, сколько раз, – прежде.