Внук Бояна

Некогда было съездить к старшему брату Роману, да и далековато до Резани. Отправил послание с нарочным. Ответ не радовал: князь Роман требовал за помощь полного подчинения, жить и творить дела по его указке, ничего не начинать без его ведома и совета, суд не судить, договора не рядить без его согласия.

Ярослав снова отправил старшему брату теперь уже сердитое послание, обвиняя его в жестокой ненасытности. Письмо составляли вместе с Юрко, послание дышало вольным духом. В ответ старший брат обещал прислать боярина для переговоров.

У Юрко было полно дел: он объезжал новые селения с наказом князя крепить острожки бревенчатым тыном, с башенками и пристрельными проемами. Сам лез на башни, подсказывал, как сделать неприступнее каждое сельцо.

По краю лесов, от которых начиналась широкая степь — Дикое поле, Юрко ставил караулы из лихих дозорщиков, и те с высоких дерев следили за движениями половецких ватаг. В самой степи лазутчики выискивали, нет ли примятой травы или надломленного бурьяна, не попадутся ли следы некованых лошадей, следили, не горят ли ночами костры, слушали, не ржут ли чужие тонкоголосые кони на заре, не скрипят ли немазаные колеса половецких повозок... А осенью, когда дул холодный ведренный ветер на полудень, поджигали сухую степную траву. Пламя пожарища с треском и гулом катилось огненным валом по равнине, оставляя бархатисто-черную щетку пепла у корневищ. Огонь угонял половецкие ватаги чуть не к самому Русскому морю — до весны: в горелой степи кормить коней нечем!

Однажды подъезжал Юрко к Соснову и увидел Кузяна. Он пахал делянку — только что выжженное польцо. Плуг его деревянный с железным лемехом еле вытягивал усталый конек, и сам оратай впрягся, ухватил за оглоблю, тянул рядом с конем. Юрко видел, как трудно рвет лемех крепкую землю, задернованную пыреем. И вспомнилось: киевские оратаи искусно облегчали труд, приделывая впереди лемеха нож, и он сначала отрезал целинный пласт, а лемех лишь подхватывал его снизу и переворачивал травой вниз.

Юрко подъехал, поздоровался с Кузяном и сказал:

— Плохо твое дело, друже, коню тяжко.

— А и пахарю достается. Лучшее-то, поди, у бояр, — ответил Кузян, вытирая пот с лица.

— А должно быть у нас. Надо подумать, как сделать. — Юрко нахмурился, раздумывая. И вдруг как опомнился:

— А поедем-ка с тобой на мельницу?!

— С кем воевать? С Яришкой? — Кузян прищурил один глаз, смотрит снизу на всадника, а глаз сердитый.

— Ты чего загривок ощетинил? Князь тебе сказал: никто Яришку не отберет у тебя, ты же наш воин! А мы ей — как братья.

Кузян чуть не задохнулся от охватившего чувства радости:

— Ну, спасибо тебе... — Еле выговорил, глубоко дыша. — А я горькой думой изошел. Тяну плуг рядом с конем и коню завидую: ничего такого он не знает. Душа у него не стонет...

— И я вижу: исхудал, — усмехнулся Юрко, — одни мослы остались. Говорю тебе: со своей дурьей бедой кончай!

— Теперь — да! А то ночей не сплю: во тьме Яришку вижу — то с князем, то с тобой.

— Ну и еще раз дурень! Ты отневоль ее от богов.

— Она деда слушает! — Кузян стоял, покачивая головой, уставился в землю, думал. И вдруг встрепенулся: — Не поможет ли княжеское слово?

— В этом помочь дадим, — сказал Юрко. — А ты все же пока сей хлеб да и просо. К свадьбе твоей пива наварим. Давай паши!

И Юрко принялся растолковывать парню, как легче пахать травянистые пласты: приделать к плугу резак. Его уже придумали мудрые смерды Киевщины. Надо живей ехать в ковальню, к Савостию, рассказать, какой должен быть нож, пусть ковали пораздумают и сотворят еще добротнее.

— Да где железа возьмешь? Я и сам теперь выковал бы.

— Пойдешь от князя к боярину Туряку и привезешь сколько надо.

— Ой, нет! Боярин накормит железом так, что и головы не подымешь, в землю ляжешь. Люты глаза у Туряка! Людишки его стоном стонут.

— Чего ж не бегут?

— К нам? Тяжко подняться в неведомое. У каждого семья.

— Помочь надо, все обсказать. Собрались бы ночком... Осенние ночи - долгие, по морозцу далеко уйдешь. А тут и снежок подможет: все следы запорошит. Главное, чтоб поднялись. Возьмись-ка! Отовсюду собирай обёздоленных. Всех веди к нам!

— Значит, вывести? — задумчиво переспросил Кузян. — Трудное дело.

— Не трудней смерти. Попытай!

— А что? И уведу. Я этому лютому Туряку припомню все обиды. И как в зной и мухоту стегал плетью до крови, а потом 9 смотрел, как мухи пили кровь, черви заводились в ранах... Зимой на морозе морозил ноги, потом долго корежило. Спасибо Яришке, вылечила: сенную труху из-под стога напаривала в воде, а я ноги в тую жаркую кадку совал, отсиживался... Теперь знаю: добить меня Туряк хочет. Уже на торгу в Резани и ж Пронске бирючом оглашен мой побег. Кто-нибудь да польстится на боярскую награду, выдаст меня.

— Эх ты, пуганый. У вольных людей не может быть алчных мздоимцев.

— А Кащеря? Он любого продаст за две деньги. Тут я разок его человека видел, — таинственно проговорил Кузян. — Кащеря к нам в купцы напрашивается. Награбил, наворовал, теперь торг откроет.

— Князь не примет, — Юрко покачал головой.