— Только теперь начинается новая жизнь.
Сына своего Вальтеру Брентену удалось разыскать не сразу. Танковый полк имени Эрнста Тельмана стоял теперь в Потсдаме. В те дни попасть из Берлина в Потсдам, куда обычно по городской железной дороге добирались за пятнадцать минут, нельзя было иначе, как на машине. Прошло немало дней, раньше чем Вальтеру представился случай воспользоваться машиной, направлявшейся в Потсдам.
Вальтер работал как журналист, выступал на собраниях, помогал собирать старые партийные кадры, принимал участие в налаживании нового административного аппарата, в охране и распределении обнаруженных продовольственных запасов. И вот однажды он с несколькими советскими офицерами отправился в Потсдам.
Вальтеру Брентену показалось, что внешне сын мало изменился. Но характер его — по крайней мере на первый взгляд — стал более спокойным, сдержанным, даже замкнутым. Виктор, едва достигнув двадцати одного года, возмужал на войне и шел по жизни уверенно, твердо; ничто человеческое, казалось, не было ему чуждо. Зрелость приходит не с возрастом, а с переживаниями и с теми рубцами, которые они оставляют; рубцы же не всегда видны на поверхности.
Встреча была сердечной, но не восторженной, она больше походила — что отвечало характеру и сына и отца — на радостную встречу друзей. Виктор украдкой, с легкой иронией в глазах, посматривал на отца. Они шли по улицам Потсдама, и, как это ни странно, им словно нечего было сказать друг другу.
На вопросы Вальтера о пути, пройденном за последние недели войны, о боях и событиях походной жизни Виктор ответил:
— Было много страшного, об этом не надо говорить.
И опять они долго шли рядом и молчали, вглядывались в лица людей, попадавшихся навстречу, смотрели на разрушенные дома и пустые витрины уцелевших магазинов.
— Герберту очень хочется съездить в Гамбург, — сказал Виктор. — На побывку только. Он, конечно, навестит бабушку.
— А как начальство?
— В том-то и дело. Это не так просто. Надо, чтобы кто-нибудь похлопотал за него.
— Мне бы тоже хотелось побывать в Гамбурге. Но полагаю, что с этим следует повременить.
— Плохо будет, если Герберт однажды возьмет да самовольно махнет в Гамбург.
— Ты считаешь, что он на это способен?
— Откровенно говоря, да. Он только о Гамбурге думает, и говорит, и грезит.
— Быть может, настанет день, когда мы, гамбуржцы, все поедем в свой родной город.
— Я собираюсь в Москву, — сказал Виктор.
— В Москву?.. Почему в Москву? Теперь твое место здесь.
— Ты забываешь, отец, что я солдат Советской Армии. Я хочу учиться в Москве. Когда чему-нибудь дельному обучусь, вернусь сюда. Может, мы тогда и у нас в Германии будем строить социализм.
Вальтер Брентен молчал. Сын его уже не ребенок. У него своя воля, и он знает чего хочет. Отца даже радовала решительность, с какой Виктор определял свой жизненный путь.
— На какие средства ты будешь учиться? — спросил он.
— Студентам дают стипендии.
— Ты, правда, советский солдат, но по рождению ты немец. Этого нельзя забывать.
— На поступление в высшую школу и на стипендию мне дадут разрешение. Я выяснял это.
— Вот как! Стало быть, ты уже выяснял? И ответ тоже есть?
— Есть. Положительный. Я подал рапорт о демобилизации. Как только будет решение, выеду в Москву.
«Чертовски самостоятелен мальчик! — думал Вальтер. — Об учебе и поездке в Москву говорит как о самой обыденной вещи на свете… Когда я собирался в Москву, я долгие дни жил как в лихорадке, а был я тогда чуть не вдвое старше его. Едва достигнув совершеннолетия, мальчуган, даже не посоветовавшись, сам решает продолжать образование. Собирается учиться в Москве, как будто это самое простое дело. Он красноармеец, на груди у него орден Красной Звезды, и говорит он не «хотелось бы», а «хочу».
— Желаю тебе успеха, Виктор. И если тебе понадобится моя помощь, знай, я с радостью окажу ее тебе.
— Спасибо, отец, думаю, что мне не придется прибегать к твоей помощи.
Вальтер Брентен на два дня задержался в Потсдаме: не представлялось оказии вернуться в Берлин. В городе царило какое-то возбуждение. На улицах появилось множество офицеров из высшего командного состава, и не только Советской Армии, но и союзных — американской и английской. Носились самые разнообразные слухи. Говорили, что в Берлине ожидается встреча Черчилля с новым президентом Соединенных Штатов. Рузвельт скончался несколько недель назад, и американские миллионеры-монополисты, враги своего народа, ненавидевшие Рузвельта, тайно ликовали.