Во Флоренах

А теперь он, Андрей Михайлович, хочет показать, каким путем школа пришла к столь отрадным результатам. О работе дирекции он много говорить не будет, себя хвалить не положено. Нельзя, впрочем, умолчать о том, что методическое руководство, как с его стороны, так и со стороны завуча, значительно улучшилось. Лично он, Андрей Михайлович, организовал методические занятия с учителями. (Одна лекция, да и та не состоялась!). Директор предпочитает говорить о других. Степан Антонович ликвидировал в своем классе двойки по русскому языку. У Мики Николаевны ни один ученик ни разу не пропустил занятий. И литературный кружок она организовала. Одно стихотворение Марицы Курекь даже было напечатано в «Скынтея Ленинистэ». С успехом работает кружок молодых мичуринцев. Наши старые педагоги — Санда Богдановна и Владимир Иванович — охотно делятся своим опытом с молодыми учителями.

Санда Богдановна делится опытом?.. Ну-ну! Мне ваша тактика ясна, товарищ директор: все прекрасно, все замечательно. Хвалите всех, льстите каждому педагогу, для того, чтобы и вас никто не критиковал. Как в басне Крылова: «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку». Ложь бьет в глаза, а вы и не краснеете. Но послушаем, что скажет коллектив.

Первым берет слово Михаил Яковлевич.

— Степан Антонович, — обращается он почему-то ко мне, — по какой причине мы должны исключить из школы Горцю Крецу?

Но ведь не я внес это предложение…

— Это частное мнение Андрея Михайловича, — отвечаю я.

— Нет, это больше, чем частное мнение, — возражает Андрей Михайлович. — Как никак, я директор, и последнее слово за мной.

— Но ваше последнее слово пойдет еще на утверждение в районо, — вставляет Мика Николаевна.

Владимир Иванович сидит, опершись головой на руку. В другой руке у него красный карандаш, которым он рисует что-то на обложке журнала. Завуч определенно нервничает, карандаш дрожит в его руке.

— По докладу получается, — раздается вдруг спокойный голос Марии Ауреловны, — что в школе у нас все чудесно. Так ли это в самом деле?

Реплика Марии Ауреловны меня удивляет. Что заставляет эту женщину выступить против собственного мужа? То ли ей, действительно, претит бахвальство директора, то ли она просто умнее его и, учитывая настроение коллектива, хочет показать, что она с Андреем Михайловичем не заодно. К сожалению, я очень мало знаю Марию Ауреловну.

— Мы работаем еще далеко не так, как нужно, — говорит Мика Николаевна. — Напрасно, Андрей Михайлович, вы восхищаетесь отчетами, которые сами же посылаете в районо. Мы нередко ставим незаслуженно высокие оценки ученикам. А потом хвалимся, что программа усвоена. И больше всех повинны в этом вы, Андрей Михайлович.

— А вы можете доказать это? — спрашивает директор.

— Могу, — отвечает Мика Николаевна. — Возьмем, к примеру, пятый класс «а». Исак Урсу, Ницэ Смынтынэ и некоторые другие дети получают по математике только пятерки и четверки, хотя часто они и тройки не заслуживают.

— Разве только по ошибке.., — недовольно бормочет Андрей Михайлович.

— Может быть. А Санда Богдановна со всем ее опытом, которым она, по вашим словам, так охотно с нами делится, — продолжает Мика Николаевна, — кричит на детей. В классе у нее всегда шум и, в результате, география усваивается слабо.

— Андрей Михайлович, я не могу так работать, — вспыхивает Сайда Богдановна, — каждый норовит подкопаться под тебя.

— Критика и самокритика, Санда Богдановна, — Подает голос Михаил Яковлевич. Мика Николаевна толкует его слова по-своему.

— Да, и самокритика, — говорит она. — В моем классе больше тридцати процентов учеников учится на тройки, и две двойки еще есть. А можно было бы добиться таких результатов, каких добился Степан Антонович по своему предмету. Ведь всего один дополнительный час! Нужно работать так, чтобы дети полюбили предмет, и тогда не будет у нас отстающих.

Встает Владимир Иванович. Он медленно снимает очки, вытирает их платком и опять надевает на нос. Он спокоен и решителен.

— Я должен извиниться перед Степаном Антоновичем, — говорит завуч.

— Извиниться?! Вы?! — Андрей Михайлович крайне удивлен.

— Да. И сейчас скажу, почему. Пусть все слышат.

Речь идет о случае в физическом кабинете и, в связи с этим, о павшем на Горцю подозрении. Выяснилось вот что: за день до неприятного инцидента Владимир Иванович взял с собой в школу несколько ломтиков хлеба с маслом и кусочек курицы, чтобы позавтракать во время перемены. Он положил все это в шкаф и забыл о еде, как забыл, повидимому, и шкаф запереть, уходя домой. Кто, кроме Туруза, мог забраться через окно и съесть завтрак Владимира Ивановича? Он же и шкаф опрокинул, этот огромный пес. Под окном на инее остались собачьи следы. Но если бы даже этих следов не было, какие, собственно, у нас основания подозревать именно Горцю?