Во Флоренах

— Слышишь, Марица, что говорит Степан Антонович? День и ночь только и знает читать и писать, — жалуется мне Фрэсына.

Я спрашиваю, помогает ли девочка матери по дому. Нет, Фрэсына не нуждается в ее помощи, сама со всем справляется. Пусть дочка учится. Я возражаю Фрэсыне: девочка не должна расти белоручкой. Хозяйка улыбается:

— Ну, разве лишь для того, чтобы приучить немного… Пусть хоть борщ сумеет сварить.

— Да, немного поработать дома — только на пользу… И для гулянья времени хватит. Занятиям это нисколько не помешает.

Входит сосед — совсем еще молодой парень, по имени Ваня. Я его видел только раз, с месяц тому назад, когда проводил в поле беседу с колхозниками четвертой бригады.

— Что, Степан Антонович, опять не ладится с электрической станцией? — спрашивает он меня.

— Да, я тоже слышал, — подхватывает Арион. — Приезжал, как будто, инженер, но ничего не получилось. Говорят, средства большие нужны. Не под силу нам.

— Найдем средства. Электростанция у нас будет, — отвечаю я уверенно. — Инженер этот просто негодяй. А мы привлечем другого, честного человека.

И в других домах все о том же: электрическая станция.

Я утверждаю всюду: сделаем! Колхозникам было бы слишком тяжело отказаться от мысли построить электростанцию.

Домой возвращаюсь в сумерки.

Я живу с Андреем Михайловичем под одной крышей, но уже очень давно не был у него. Иногда мы встречаемся во дворе или в коридоре. Директор последнее время осунулся, помрачнел.

Марию Ауреловну вижу чаще. Она немного пополнела после родов, глаза искрятся счастьем.

Я уже давно успел заметить, что Андрей Михайлович и Мария Ауреловна словно чужие друг другу, хотя они муж и жена. Последний педсовет, видно, сильно пришиб директора. Неужели это его жену ничуть не трогает? Надо к ним зайти, а то получается нехорошо. Андрей Михайлович может подумать, что я рад его неприятностям.

И вот, когда я уже собираюсь зайти к директору, он сам ко мне является. Обычно вечером Андрей Михайлович ходит в пижаме. Сегодня же на нем серый костюм. Он, видно, только что побрился, волосы тщательно приглажены. Вид у директора бодрый и торжественный. Со мной он даже несколько фамильярен.

— Что вы читаете, Степан Антонович? — берет он со стола книгу. — Ленин. Днем и ночью вое читаете. А жить-то когда?

— Чтобы правильно жить, надо знать законы жизни, — отвечаю я ему. — А знать их нельзя, не читая Ленина и Сталина.

— Законы жизни куда проще, Степан Антонович! — и он закрывает книгу.

«Уверен ли ты в этом? — думаю я. — Впрочем ты, брат, законы жизни сейчас на себе испытываешь. Я знаю, тебе тяжело, но ты не хочешь мне это показать».

— Пойдемте ко мне, увидите, что такое жизнь.

Я так и думал, что он пришел пригласить меня к себе. Но мне уже не хочется итти к нему. Некогда, — отнекиваюсь я. — Надо готовиться к лекциям. Но Андрей Михайлович и слышать не хочет: Мария Ау-реловна очень обидится, если я не приду, и он тоже.

— А кто еще у вас? — спрашиваю я.

— Только мы трое, — Андрей Михайлович многозначительно посмеивается. — И один сюрприз… Какой, не скажу…

Сюрприз — это Мика Николаевна. Именно меня и ее пригласил Андрей Михайлович, чтобы отметить рождение ребенка. А ведь никто иной, как мы с ней нарушили его покой. Хочет он помириться с нами или такова его манера признавать свои ошибки?

За столом Андрей Михайлович лукаво посматривает на меня, кивая в сторону Мики Николаевны: для тебя, мол, пригласил я эту красавицу. Бутылки еще не откупорены, директор вина не пробовал. Но выражение беспокойства, которое до этого все же нет-нет и проглядывало на его лице, теперь окончательно исчезло. Он весел, самоуверен и, как всегда, сыплет плоскими шуточками.

Мария Ауреловна — искусная кулинарка. Все приготовлено очень вкусно. Никто из нас не может пожаловаться на отсутствие аппетита. В особенности активен Андрей Михайлович. Меньше всего директора занимает его жена, которая сидит напротив. Он не сводит глаз с Мики Николаевны.

Андрей Михайлович приглашает ее на вальс, потом усаживает рядом с собой на диван. Мика Николаевна смотрит умоляюще в мою сторону: избавьте меня от этого человека.

— Как вы поживаете, Степан Антонович? — обращается ко мне Мария Ауреловна.

Она смотрит на меня внимательно, приветливо.

— Хорошо, — говорю. — Живу по-холостяцки. А вы?

Она кивком головы указывает мне на диван:

— Вот…

Андрей Михайлович весь во власти чар Мики Николаевны. Он забыл о всяком приличии: держит ее за обе руки повыше локтя. Девушка вырывается, а он опять хватает ее за руки.

— Я не ревную, честное слово. Да и потом, Мика Николаевна — девушка порядочная, его ухаживание ни к чему не поведет. Но меня угнетает эта душевная пустота… я говорю о моем муже.

У Марии Ауреловны дрожит голос. Преодолевая себя, она гордо поднимает голову:

— Вы поете, Степан Антонович?

Не дожидаясь моего ответа, Мария Ауреловна начинает:

«Днестр, на твоем берегу…»

Воспользовавшись этим поводом, Мика Николаевна ловким движением отбрасывает от себя руки директора. Она быстро подходит к нам и своим звонким голосом подхватывает песню.