Во Флоренах

— Ну, что хорошего в Кишиневе? — спрашивает его Аника. — Небось целый воз новостей привез из города?

Говорит она одно, а в голосе звучит другое: «Что же делать, Вася! Мне мил другой. Но я ведь тебе никогда ничего не обещала…» Андриеску чувствует это. На лице у него застыла принужденная улыбка. Вдруг он порывисто встает, и мои глаза встречаются с его недобрым взглядом.

— Посиди, Вася, — останавливает его Аника нерешительно.

— Третий лишний, — резко бросает он.

Аника, опуская глаза, провожает его к выходу. Но Андриеску быстро захлопывает за собой дверь, как бы говоря этим: спасибо за внимание, но я в нем не нуждаюсь.

Аника молча подходит к столу. Стоит спиной ко мне. Неужели плачет? Я подхожу, обнимаю ее, она слегка вздрагивает.

— Аника!..

Девушка тяжело вздыхает. Но не любит же она его! Нет, ей просто жалко Андриеску.

Аника вдруг живо поворачивается ко мне, кладет руки на плечи и жадно смотрит в глаза.

— Ты меня любишь, Аника?

— Нет, терпеть не могу, ненавижу! — смеется она, целует меня и легонько толкает к двери: иди, иди!

Я надеваю пальто, Аника застегивает на мне пуговицы. На дворе тепло. На безоблачном небе сияет серп луны, сонно мерцают звезды. В Реуте громко квакают лягушки. Иду медленно. В ушах не перестает звучать ясный голосок Аники: «Терпеть не могу! Ненавижу!» А потом смех, поцелуй…

И вдруг неподалеку, впереди, слышу голос Андриеску:

— Да, я только что из Кишинева. И Бурлаку приехал…

— Ну, ну? И что же дают нам?

А это уже Штефэнукэ. Наверно, только что встретились. Андриеску оживленно рассказывает о своей поездке. Да, они успешно съездили. Их принял первый секретарь ЦК, очень симпатичный, чуткий человек. Все понимает с первого слова… Он знает о нашей электростанции и даже был на стройке.

— Как, когда? Первый секретарь? — удивленно восклицает Штефэнукэ.

— Да, да. Вместе с Ивановым. Заехать в село у него не было времени. Но обещал, что скоро обязательно приедет к нам. И еще сказал, что наша станция — это стройка коммунизма. Да, так и сказал: стройка коммунизма. Правда, немножко поменьше, чем на Волге или на Дону. — Андриеску засмеялся и пропел строчку из армянской песни: «Извини, что хменыне, чем Тихий океан». — Все же мы делаем большое дело. Поэтому нам и помогают…

— Оборудование для электростанции дадут? — прерывает его Штефэнукэ.

— Дадут! — отвечает Андриеску. — Нам обещали в ЦК и на заводе. Дадут!

— А с кем вы разговаривали на заводе?

— С председателем завкома и с директором. — Завод берет шефство над нами. И о денежных средствах мы договорились. Кредиты нам отпустят. А часть все же придется взять из колхозной кассы.

— Ну что ж, не такие уж мы бедные, — соглашается Штефэнукэ.

Они еще долго беседуют, а я прячусь за деревом у обочины дороги. Положение не из приятных. Наконец, я выхожу из своего убежища.

— A-а, Степан Антонович, — приветливо встречает меня Штефэнукэ и пожимает руку. — Ну, я пойду. Мне еще сегодня надо с бригадирами потолковать.

Мы с Андриеску остаемся на дороге одни. С минуту стоим молча, а затем расходимся в разные стороны.

Шефы

Шофер останавливает машину возле гаража. Я спрыгиваю и собираюсь помочь Мике Николаевне. Но тут, откуда ни возьмись, Михаил Яковлевич. Он протягивает руки, и Мика Николаевна проворно прыгает прямо в его объятья.

— Мишенька! — восклицает она радостно. — Мишенька, родной мой! Поздравь меня! Как я рада! И тебя поздравляю. Что, забыл? Про свой день рождения забыл? Я все должна помнить. Слышите, Степан Антонович? У Миши сегодня день рождения. А меня райком комсомола рекомендовал в партию — сразу два радостных события!

— Уж я знал, в какой день родиться! — шутит Михаил Яковлевич. Он смотрит на всех сияющими глазами. Разве есть кто-нибудь счастливее его на свете, его, любимого Микой Николаевной?

— Идемте с нами, Степан Антонович! — обращается ко мне Мика Николаевна.

— С удовольствием! — отвечаю я.

Лицо Мики Николаевны дышит счастьем. Она резвится, как ребенок. Сбывается ее заветная мечта: стать членом партии. Она любит и любима. Жизнь удивительно хороша!

Идем все трое рядом, Мика Николаевна посредине. Она рассказывает о заседании, где ее рекомендовали в партию. Никто плохого слова не сказал.

Михаил Яковлевич останавливается.

— А кто может о тебе сказать плохое слово? — восклицает он с возмущением и тут же на улице обнимает Мику Николаевну.

В другой раз Михаил Яковлевич получил бы от нее суровую отповедь. Но сегодня Мике Николаевне не хочется его огорчать. Она только посмотрела на него с нежным укором.

— Я вовсе не так хорошо подготовлена, Миша. И ошибки в работе у меня тоже бывают.

Мы доходим до школы, и я хочу распрощаться с ними. Но Мика Николаевна меня не отпускает:

— Что вы, что вы, Степан Антонович! Нет, вы пойдете ко мне. Сегодня день рождения Миши. Мы его будем справлять только втроем: вы, я и Миша. Я вас очень прошу… Миша, ну сбегай же в кооператив. Принеси все, что нужно. Сам решишь там…

Но Михаил Яковлевич почему-то не трогается с места.

— Мика, шефы приехали, — сообщает он с виноватым видом.

— Какие шефы?