Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Моя мать заботилась о том, чтобы я всегда выглядела исключительно безупречно — с косичками, в носочках, в вездесущих туфельках фирмы Start-rite, которые носят практически все британские школьники. Я была самой счастливой среди своих одноклассников в Херст-Лодже, где сразу же прониклась чувством товарищества, которое сложилось в моем окружении, состоявшем из одних девочек. Моей лучшей подругой была Белинда Элворси, и, как это принято у британских школьников, у большинства из нас имелись прозвища, так что нас с ней любовно звали «Пи и Би». Нам было очень весело вместе.

Когда я возвращалась домой, где больше не с кем было откровенничать, это была совсем другая история. Несмотря на желание моей матери, чтобы отец навещал нас чаще, он по-прежнему приезжал только раз в месяц, так что недели между его визитами тянулись медленно. Дом, который она выбрала, был чудесен летом, но зимой в нем было холодно и темно, поэтому комнаты держали закрытыми и задергивали шторы.

В Хендоне у нас хотя бы были соседи, и хотя мама никогда с ними не разговаривала, сама мысль о том, что рядом кто-то есть, немного утешала. В Беркшире же мы жили в местности, где дома скрывались за высокими воротами, их не было видно. Выглядывая из окна, все, что мы видели, — это деревья да порой оленя, пересекающего лужайку. Помимо одного семейства, которое жило дальше по нашей дороге, мы ни с кем не подружились, и, кроме того, мать всегда ощущала неловкость, разговаривая по-английски.

Я нередко чувствовала себя не более чем придатком при живых родителях: отец обычно отсутствовал, а матери, хотя она и находилась рядом, трудно было присутствовать в моей жизни. Мама проделывала со мной необходимые бытовые действия примерно так же, как со своей собакой Гиадой. Когда меня нужно было накормить, она готовила мне еду. Когда приходило время помыться, она наполняла мне ванну. Потом усаживала меня перед телевизором, пока не наступало время готовиться ко сну. Она выполняла свой долг — и только.

Я быстро научилась сама находить себе дело, что привело к моей пожизненной самодостаточности. Оставаясь одна на выходных, я на целые часы погружалась в мир книг «Лев, Колдунья и платяной шкаф» или «Питер Пэн» — в обеих историях герои ускользали в места, где с ними происходили фантастические приключения. Я играла со своими Барби или болтала с воображаемыми подружками. Мне и в голову не приходило попросить собственное домашнее животное, чтобы играть с ним. На самом деле, я вообще никогда ни о чем не просила.

Моя мать заполняла свои дни учениями Сари Нанди, к которому по-прежнему ездила в северный Лондон раз в неделю. Час за часом она лежала на кровати, практикуя дыхание пранаяма как часть подготовки к трансцендентной медитации, которая на некоторое время оказывала успокоительный эффект и стала ее единственным источником удовлетворенности жизнью. Я в то время этого не понимала, но она отчаянно пыталась удержаться от нового сползания в черную дыру. Хотя это, возможно, было формой эскапизма, она просто делала все, что могла, с учетом тех средств, которые были в ее распоряжении.

Когда она уединялась в своей комнате для медитации, я знала, что ее нельзя беспокоить. В дождливые выходные капли барабанили по крыше и окнам, не позволяя мне выйти в любимый сад. Как только среди облаков проглядывало солнце, я убегала, чтобы порезвиться с детьми Брайана, или приглашала к себе Би. Мы с ней часами весело играли, наряжаясь в старую одежду моей матери, придумывая сюжеты и персонажей для маленьких пьес.

Я также с восторгом ходила в гости к Би, где ее всегда жизнерадостная мать Лиз обращалась со мной, как со своей дочерью. Я ни разу не видела отца Би и никогда о нем не спрашивала — настолько шумной, хаотичной и веселой была атмосфера Роуз-коттеджа, где они жили. Би была шалуньей, как и ее сестра с братом; брат Би стал первым мальчиком, который заставил мое сердце биться сильнее. Мы вчетвером устраивали кутерьму, играя в дурашливые игры и носясь как угорелые. После нас оставался страшный беспорядок, но, по крайней мере, это место казалось мне настоящим домом. У меня же дома царило совершенно иное настроение. Едва ли существовало хоть что-то, что не вызывало бы у моей матери паники, и часто она впадала в обсессивное состояние. Когда ее начинало беспокоить, что я слишком худая, она принималась пичкать меня едой от рассвета до заката и поила каким-то сиропом, стимулирующим аппетит. Когда ей казалось, что я слишком бледная, она щипала меня за щеки, чтобы вернуть им румянец. Если мои волосы казались ей тусклыми, она завивала их, чтобы я выглядела более презентабельно. Казалось, для нее всего важнее, чтобы я идеально выглядела — постоянно.

Би считала меня «счастливейшей девочкой на свете», поскольку у меня не было братьев и сестер, чтобы соперничать с ними за внимание мамы, и весь большой дом целиком принадлежал мне одной.