Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Дом, который моя мать нашла для нас в Беркшире, чем-то напоминал мой кукольный домик, только был намного больше. Стены в нем были не розовыми, а покрашены в белый цвет и выложены галькой. Когда мы резко затормозили на гравийной дорожке возле дома, на пороге появилась Морин с распростертыми объятиями, и мое счастье стало полным. Осматриваясь на новом месте, я даже не знала, что приводит меня в больший восторг — моя спальня или огромный сад, окружающий дом со всех сторон. На моей новой игровой площадке росли деревья, по которым можно было лазить, имелись теннисный корт, теплицы и коттедж для постоянно проживающего садовника. Там был даже деревянный «домик Венди»[40] — специально для меня. Все горести предшествующих двух месяцев растаяли бесследно, когда я обегала свои новые владения, попискивая от восторга. Они были прекрасны.

После безуспешных поисков, растянувшихся на несколько недель, когда мама уже почти сдалась, ей приснился красочный сон — просторное имение с перголой, увитой плетистыми розами; она прониклась уверенностью, что найдет нужный дом. Потом, когда Морин показала брошюру с описанием такого места, какое мать видела во сне, нефритовое кольцо мамы внезапно разломилось на три части. Она восприняла это как предзнаменование — с убежденностью, унаследованной от моей ясновидящей бабушки.

Всего через пару минут после того, как мама ступила в отделанный дубовыми панелями холл, она заявила: «Это именно он!» Ее «неописуемое впечатление» стало еще острее, когда она вышла в сад и заметила перголу, точь-в-точь такую, какую видела во сне. С этого момента она безоговорочно поняла, что жить в этом доме — наша судьба.

Позвонив папе в Нью-Йорк сразу же по приезде домой, она настояла, чтобы его вызвали с деловой встречи. Когда она, задыхаясь, стала рассказывать ему о доме, он прервал ее единственным вопросом: «Сколько?» Мама даже не обратила внимания на цену, но, когда прочла цифру вслух, найдя ее в документах на дом, пообещала возместить ему траты, вернув все, что он ей когда-либо покупал.

— Бруна, тебе вовсе не нужно этого делать! — укорил он ее. — Любая другая женщина потребовала бы луну и звезды, а ты никогда ни о чем не просила.

В свое время, когда у них был период ухаживания, он писал: «Я безумно влюблен в твою грацию, твою красоту, твои манеры, твой темперамент, твои семейные ценности». Он дивился тому, что она никогда не пользовалась преимуществами его положения, не просила дорогих машин, таунхаусов или яхт. Еще больше он был ошарашен теперь, когда мама сказала ему, что втайне накопила достаточно денег, чтобы покрыть депозит в 5000 фунтов.

— Да откуда ты вообще взяла такие деньги?! — недоверчиво переспросил он.

Настаивая, что она сама внесет первый взнос из тех денег, которые собрала понемножку, как запасливая белка, моя мать потратила все свои сбережения одним махом. Так же, как ужин, которым она когда-то угощала его в Лас-Вегасе, — это было дело принципа.

«Я была матерью-одиночкой, и мне перевалило за тридцать, поэтому знала: этот дом всегда будет обеспечивать нам страховку, что бы ни случилось», — рассказывала мать позднее. Это была азартная ставка, которая вполне окупилась, и мой отец был впечатлен.

Но особенно важно то, что и ему дом понравился. Все свои безумные годы странствий он жил на чемоданах, переезжая из одного отеля в другой. Вилла Камиллучча стала для него не более чем местом, где можно было переночевать и взять сменную одежду, прежде чем снова отправиться в путь. Его нью-йоркская квартира тоже была просто местом для ночлега. В Англии мама решила создать дом, который папа мог бы делить с нами, и он это делал — до некоторой степени.

Сейчас не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь навещал нас в Хендоне, зато в Беркшир наведывался регулярно. Постоянно, когда папа был с нами, он смеялся, придумывал разные истории и ни разу не читал мне нотаций. Его энтузиазм был заразителен. С того момента, как отец переступал порог нашего дома, он оставлял свои заботы за дверью — или так мне казалось. Сняв костюм и переодевшись в домашнее, он шел в сад, чтобы посмотреть, как растут новые деревья, которые он посадил, или обсудить ландшафтный дизайн с нашим садовником и помощником по хозяйству Брайаном. Он обожал просыпаться под пение птиц и шорох листвы на деревьях. Английская глубинка давала ему желанную передышку от безумия его мира, который стал еще напряженнее с обострением клановой борьбы между его сыновьями и братьями.