Наибольшее место при освещении национальной политики русских властей Нобл уделял еврейскому вопросу. Это было вполне логично, поскольку дискриминация евреев, проводившаяся в годы Александра III, вызывала всё большую озабоченность в США. Антиеврейские погромы 1881–1882 гг. в России, бедственное положение еврейского населения, жившего внутри черты оседлости, антиеврейское законодательство 1880-х гг. привели к массовой эмиграции евреев из Российской империи в США. Притеснения российских евреев вызвали недовольство представителей американского еврейства, пытавшихся помочь облегчить судьбу своих единоверцев. Неудивительно, что, когда стало известно о новых ограничительных мерах царского правительства против евреев, О. Штраус, Дж. Шифф и Джозеф Селигман попытались убедить президента Б. Гаррисона выступить с официальным протестом против антисемитской политики российских властей. События показали, что еврейские филантропы были правы, и уже в 1891 г. снова начался новый рост иммиграции евреев из России[399]
.На 1880–1890-е гг. пришлось также обострение «паспортного конфликта», который возник вследствие отказа российских властей признавать право американских евреев, бывших ранее поданными России, на свободный въезд на территорию империи. Но несмотря на озабоченность американских дипломатов антисемитской политикой российского правительства и рост публичных протестов в Америке, ни демократическая, ни республиканская администрации Белого дома не желали идти по этому вопросу на острый конфликт с царской Россией[400]
.Для Нобла, освещавшего вопрос как раз сквозь призму российско-американских разногласий, гонения на евреев подтверждали недемократичность русского правительства, не желавшего представлять своим подданным одинаковые права. «Паспортный конфликт», с его точки зрения, доказывал, что Россия не может быть союзником и другом США, когда «русскими чиновниками отвергаются основополагающие принципы американского гражданства»[401]
. Дискриминация евреев давала основание подчеркнуть всю разницу между англо-американским подходом к проблеме, согласно которому «еврей должен рассматриваться как хороший человек, которого преследуют», и подходом, основанным на убеждении, что «он заслуживает притеснения как плохой человек»[402]. Нобл объяснял антисемитизм не только стремлением царизма перенаправить народное недовольство на евреев, но и отсталостью крестьян, которые с завистью и подозрением смотрели на более успешных и организованных иноверцев. Лишь преодоление этой отсталости посредством просвещения народа и уничтожение самодержавия позволят, по мнению журналиста, покончить с «одним из наиболее трусливых и жестоких расовых преследований нашего времени»[403].Информация о России, публиковавшаяся Ноблом, была в основном достоверной. Конкретные события, о которых он сообщал, например об убийстве католиков в Крожи или преследованиях штундистов, были реальными фактами. Но вместо того, чтобы поместить подобные события в контекст российской действительности, Нобл рассматривал их с американской точки зрения. В итоге перед читателем представала однобокая картина того, что действительно происходило в Российской империи. На эту особенность агитации за свободную Россию, но применительно к статьям Кеннана, обращали внимания американские русофилы, переводчики произведений Л. Н. Толстого Изабель Хэпгуд и Натан X. Доул[404]
.Работа Нобла в должности редактора «
В публикациях Нобла, Кеннана и Степняка дискредитировались исторические истоки дружественных отношений. Поддержка Севера разоблачалась как корыстный дипломатический ход, предпринятый в противовес Англии и Франции, тогдашним главным соперникам России и США на международной арене. Нобл также неоднократно пытался опровергнуть само представление о дружбе Санкт-Петербурга и Вашингтона[406]
. Для активистов движения признание самого факта «исторической дружбы» автоматически подразумевало признание права на существование самодержавия в России, что в корне противоречило их взглядам. Согласно их логике, союзнические отношения должны строиться на единстве принципов политического устройства стран. Но поскольку США и Россия сильно отличаются в этом отношении, «историческая дружба» между ними невозможна в принципе, полагал Нобл[407].