Во тьме безмолвной под холмом

Седеющая черная лабрадорша по имени Шона дремала на полу рядом с ее скамьей, а джек-рассел-терьер по кличке не то Задавака, не то Забияка свернулся калачиком у нее на коленях. Мэдлин, похоже, была поглощена страданиями женщины, влюбленной в леопарда-оборотня (если верить обложке), и собаки не предупредили ее о присутствии Элли. Шона ревниво посмотрела на новоприбывшую, моргнула и снова закрыла глаза, поэтому Элли прочистила горло, и викарий Барсолла вскинула голову.

– Элли! Прости, дружок, зачиталась. В чем дело?

– Привет, Мэдлин. Да вот, надеюсь, ты мне подсобишь в одном деле.

– С удовольствием, если смогу. Садись на скамью. Ну-ка, Рубен, подвинься.

Посмотрев на скамью напротив Мэдлин, Элли обнаружила развалившегося кверху пузом бедлингтон-терьера. Он (поза не оставляла никаких сомнений в его половой принадлежности) сучил лапами по воздуху, видимо гоняя во сне кроликов, и на команду Мэдлин отозвался раза, наверное, с третьего. Песик вскочил заморгав, переместился на край скамьи, смерил взглядом севшую рядом Элли, обнюхал, потом лизнул руку и пристроил голову ей на колени.

– Ты ему понравилась, – заметила Мэдлин.

– Новенький, я смотрю?

– Ага. Взяла из приюта в Дерби. Можешь себе представить, что кто-то отказался от такого симпатяги, а? – Мэдлин загнула уголок страницы, отложила книгу и сняла очки. – Итак, чем могу помочь?

Снимая ушанку (если Мэдлин и заметила дырку от пули, то промолчала) и перчатки, Элли бросила взгляд на бокал вина и пожалела, что не заказала что-нибудь и себе, прежде чем сесть за стол. Впрочем, не стоит: она все-таки на службе.

– Полагаю, ты слыхала о недавней драме?

– Какой именно? – Мэдлин глотнула вина и криво улыбнулась. – Прости, не следовало шутить. На ум приходят три, и ни одна не смешная.

– Воскресенское подворье, «Колокол» и…

– А что только что произошло в Курганном? Да, кстати, ты в порядке?

– Жить буду.

Мэдлин перевела взгляд на шапку, и Элли тоже посмотрела. Она впервые обратила должное внимание на след от пули – опаленную черную прореху рядом с серпасто-молоткастым значком. Стены комнаты закружились перед глазами, когда все пережитое вновь навалилось на нее. Она смутно сознавала, что Мэдлин что-то говорит, слышала шаги, видела, как Сэлли Купит подходит и что-то ставит на стол. Чья-то рука коснулась ее руки.

– Элли?

Она подняла глаза. Мэдлин наклонилась вперед, нахмурившись.

– Ты в порядке?

– Я… – Элли по-прежнему сжимала ушанку в руках. Она положила ее рядом с перчатками. – Извини. Что-то меня накрыло. Старею, наверное.

– Я тебе покажу «старею», – возмутилась Мэдлин. – Ты всего на несколько лет меня старше, а мне, черт возьми, в богадельню рано еще. В любом случае вот «крэгганмор». – Она кивнула на стол, и Элли увидела бокал виски. – Извини, запамятовала, какой тебе больше нравится.

– Мэдлин, ну я же на службе! Мне нельзя…

– Тебе и на службу выходить нельзя после такого-то, однако ты здесь.

К черту. От одного бокальчика вреда не будет.

– Спасибо, – пробормотала Элли и с наслаждением пригубила виски. – В общем…

– В общем, речь идет о «драме», я правильно поняла? – Мэдлин усмехнулась. – Дай угадаю, дело в тех символах над дверью в Воскресенском?

– Ты об этом слышала?

– Здесь-то? Да ладно, слухами земля полнится. Главное, воспринимать с долей скепсиса, а то «испорченный телефон» получается. С перевернутыми крестами и хвалой Сатане.

– Так прямо и говорят?

– Ну, примерно.

– Хорошо. Я поговорила с Мэттом Уильямсом, и он направил меня к тебе.

– Клянусь, он считает меня тайной язычницей, – пробормотала Мэдлин.

– Он просто считает, что ты получше разбираешься в оккультизме, сатанизме и тому подобной ерунде.

Мэдлин возвела очи горе:

– Да ексель-моксель… Ладно, помогу, чем смогу.

Элли понизила голос.

– Ты тоже слышала о Тони Харпере?

Мэдлин кивнула. Как всегда, молва расходилась быстро.

– А слышала, что рядом с его телом тоже был странный знак?

Брови Мэдлин поползли вверх.

– Вот этого я не знала. Тот же или другой?

– Другой, но стиль тот же. Судя по всему, рисовали углем.

– Так ты хочешь, чтобы я глянула? Валяй. – Мэдлин достала блокнот и карандаш. – Никогда не знаешь, когда посетит идея для проповеди, – пояснила она. – Или когда придется набросать памятку, что пора докупить кексов.

Элли пролистала галерею изображений, пока не нашла знак над телом Тони. Нахмурившись, Мэдлин скопировала его в свой блокнот.

– Ясно-понятно, – сказала она. – Дальше?

Элли пролистала до снимков с Воскресенского подворья.

– Похоже, один и тот же символ повторяется снова и снова. Дай мне знать, если что-то еще всплывет.

Мэдлин набросала в блокноте второй символ. Постукивая ручкой по странице, она прокручивала фотографии с Воскресенского подворья и из «Колокола». Наконец положила телефон и сделала глоток вина.

– Я не узнаю ритуала, – произнесла она, – но символы знакомые.

– И чьи же они? Сатанистские?

– Финикийские.

– Чьи-чьи?

– Финикийские. Это семитский язык – собственно, это самый древний письменный алфавит из всех, что нам известны. Греческий, латинский, иврит, арабский – все эти алфавиты произошли от него.

– Семитский? Так это что, Ближний Восток?