В хорошем опросе задают нейтральные вопросы. Это бывает легче сказать, чем сделать: даже тонкие различия в формулировках вопросов могут повлиять на результат. В 2014 году медиакомпания CNN и социологическая организация Гэллапа одновременно провели опросы общественного мнения о терроризме[154]
. Оба опроса были телефонными, и группы респондентов были приблизительно одинакового размера и в равной степени репрезентативными (о репрезентативности мы еще поговорим ниже). И тем не менее в опросе CNN 14 процентов респондентов считали терроризм серьезной проблемой, а в опросе Гэллапа так думали лишь 4 процента участников. Разница была, вероятно, связана с формулировкой вопросов. В опросе CNN задавался вопрос закрытого типа: «Что из следующего является самой важной проблемой, стоящей сегодня перед страной?» Среди вариантов ответа – наряду с состоянием экономики и изменениями климата – был и терроризм. В то же время в опросе Гэллапа вопрос был открытым: «Какова, по вашему мнению, самая важная проблема, стоящая сегодня перед страной?» Респонденты, не получившие подсказки, по-видимому, были менее склонны думать о терроризме.В опросе Кинси о сексе была такая же опасность того, что формулировки вопросов повлияют на ответы. Он пытался побудить своих респондентов говорить правду, но его вопросы вполне могли приводить к противоположному результату. Например, вопрос наподобие «Когда вы впервые начали мастурбировать?» может внушить человеку, никогда не мастурбировавшему, мысль, что он отклоняется от нормы и, следовательно, ему будет лучше солгать.
Тем не менее собственные интервью трех инквизиторов Кинси произвели на них благоприятное впечатление, и они признали их оптимальной методикой сбора такого рода деликатной информации. Но их интервью не развеяли имевшихся у них сомнений относительно исследования секса. Их беспокоили не столько вопросы или условия, сколько совершенно другой аспект: состав выборки.
Главная претензия статистиков к исследованию Кинси состояла в том, что оно было нацелено на определенные группы людей. Кинси собирал данные в гей-барах, тюрьмах и университетах. Его методы были, мягко говоря, нетрадиционными. «Мы идем с ними на ужин, на концерт, в ночной клуб, в театр… на бильярд, в бар, и там они знакомят нас со своими друзьями»[155]
. Кинси опросил даже своих собственных детей. За период около девяти лет более 11 000 человек – около 5300 мужчин и еще 6000 женщин в процессе работы над следующим отчетом, который Кинси опубликовал несколько лет спустя[156], – рассказали о своей половой жизни. Все эти материалы были собраны с помощью всего двух коллег, потому что это были единственные люди, которым Кинси доверял непосредственно проводить интервью. Они работали по много часов в сутки и постоянно были в разъездах.Какой бы впечатляющей ни была эта работа, в выборочных опросах важно не количество, а репрезентативность. И именно в этом и состоял недостаток методики Кинси. Он не бывал – или почти не бывал – во многих местах: в консервативных религиозных общинах, на фабриках, в сельских населенных пунктах. В его исследовании полностью отсутствовали чернокожие мужчины[157]
. Другие группы – гомосексуалы, студенты, выходцы со Среднего Запада – были представлены в непропорционально больших количествах. Короче говоря, его книге больше подошло бы название «Сексуальное поведение преимущественно белого самца человека в основном со Среднего Запада».До сих пор часто бывает, что опросы охватывают лишь определенные группы людей. Взять хотя бы опрос Моди о его новой мере. Он распространял анкеты через специальное приложение, но в 2016 году доступ к интернету был только у 30 процентов населения Индии[158]
. Такой доступ имели представители привилегированных классов, которые, как правило, чаще использовали банковские карты, чем наличные деньги, и в целом придерживались иных политических взглядов, нежели те, у кого не было мобильных средств доступа к интернету. Более того, тем, кто не поддерживал премьер-министра, меньше всего хотелось устанавливать на свой мобильный телефон приложение Нарендры Моди. К тому же вопросы задавались только на хинди и английском, что лишало миллионы людей, не говорящих ни на одном из этих языков, возможности участвовать в опросе.