Вода и ветер

Они ушли. Лиза осталась одна. То есть, время от времени она забывала, что не одна: уличный шум, доносящийся из открытого окна, заглушал телеящик в соседней комнате, и иллюзия одиночества была полной. Можно было спокойно читать, писать, смотреть на закат из окна. Рано или поздно в эту идиллию вмешивалась тётя Вера, за которую надо было готовить, стирать, гладить, искать её лекарства в грязных коробках из-под дешёвых конфет («Дак я уж, милая, ничего не вижу») и выслушивать её ахинею с невозмутимым видом профессионального психотерапевта.

Тётя Вера олицетворяла воспоминание о родине. Этот невозможный акцент, эти бредовые словечки, это бытовое хамство и неряшество. Она говорила «завтрик» вместо «завтрак», «поздо» вместо «поздно» и составляла подробные списки того, что молодые люди должны были для неё купить. Список возглавляли «канфеты», «калбаса» и «кансервы». Очевидно, старуха решила, что «ка» – это некий корень, обязанный находиться в начале слова, обозначающего ряд предметов пищи, то есть, выполняющий вдобавок и обязанности префикса. Однажды бабке понадобилась халва; не стоит, пожалуй, уточнять, как стало выглядеть это слово в её написании. Она храпела, как полк пьяных солдат, мешая родственникам спать. На работе Лиза изо всех сил пыталась забыть о существовании тёти Веры, но о нём то и дело напоминали многочисленные письма всяких маразматиков:

«Дорогая редакция! Уже двадцать два с половиной года выписываю вашу газету. И хочу рассказать вам, как жизнь моя сложилась. Жизнь у меня сложилась очень удачно. Мои родители, Фляйс Иван Иванович и Полотенко Зинаида Маркеловна, всю жизнь прожили в посёлке Голубево Калининградской области. Я закончила техникум такой-то с отличием и по распределению попала на север. Там, в посёлке Малые Кирпичи Краснознамёнского района Иркутской области я отработала семь лет. Много хороших людей встретилось мне на пути, например, Меджибовский Иосиф, Лихобор Пётр Афанасьевич и многие другие. А потом по обстоятельствам попала я в женскую исправительную колонию по несправедливо сформулированному обвинению. Выйдя оттуда, я поселилась в городе Гусеве Калининградской области, где и разошлась с мужем. Теперь, на пенсии, я веду здоровый образ жизни в гармонии с природой. Люблю ходить на речку, в поле. Сколько интересного в мире живой природы! Мне нравится смотреть, как рыба сверкает на солнце. А вы замечали когда-нибудь, какие красивые глаза у жаб? Шлю вам свои стихи, уважаемая редакция:

Мне купальника не надо,
На Канары не хочу,
«Местный вестник» я читаю,
Не хожу теперь к врачу.

Приношу также глубокую благодарность Штофу Олегу Исааковичу за оказанную поддержку. Пишите! Мой адрес: Калининградская область, г. Гусев, ул. Карла Маркса, дом и квартира такие-то, Игнатенко Алевтине Ивановне».

Сначала Лизе было смешно, а потом её это достало. С потолка в кабинете активно сыпалась штукатурка, похмельный редактор вопил про несоблюдение древних прусских традиций, письма от идиотов не иссякали, и очень хотелось спать.

Ситуацию разнообразили визиты бодрых пенсионеров в редакцию. Однажды Лиза застала в кабинете странного бородатого деда в чёрных женских шлёпанцах, беседующего с малолетней секретаршей на повышенных тонах.

– Как я могу подать в суд на вашу газету? – громко осведомился дед.

Лиза смерила его ледяным взглядом.

– Я должен подать на вас в суд! – возопил дед, поправляя на башке соломенную шляпу, какие носят пасечники. Седые волосы его были собраны на затылке в неопрятный хвост, перевязанный аптекарской резинкой. – Вы написали, что я претендовал на земельный участок гражданки Белобородовой Вэ Е!! – Бородач потряс свёрнутой в рулон пожелтевшей газетой.

– Чья статья? – холодно спросила Лиза.

– Вашего корреспондента Ивана Токарева. Как я могу подать в суд? Что для этого требуется?

– А почему вы к нам приходите? – вмешалась секретарша. – Идите к юристу, он вам всё расскажет. И вообще, статья напечатана в иллюстрированном приложении к газете, «Местный сплетник», там свой редактор, все претензии к ней.

– Юрист денег за консультацию потребует, а я хочу, чтоб вы мне бесплатно сказали, – упорствовал дед.

– Ну, это уже ваши проблемы.

Дед ещё немного поорал и ушёл.

Демонстрировать подобные экземпляры редактору было категорически нельзя. Блюститель прусских традиций сильно поддавал и приходил на работу в плохом настроении. Просьбы персонала помочь разобраться с невменяемыми посетителями заканчивались, в лучшем случае, многочасовым ором на всех и вся, в худшем – увольнением побеспокоивших редактора сотрудников. Когда Лиза и секретарша мрачно выпили по чашке кофе, таким образом отметив уход чокнутого деда, из коридора вновь раздался ор редактора:

– Нет, я не могу взять на работу эту дуру! Да, про неё Сидоров говорил, что у неё абсолютная грамотность, но я ещё слышал, она какая-то ужасная феминистка. Мне этих феминисток недотраханных на корректуре не надо!!