Водолаз Его Величества

До Иерусалима добирались два дня. Наняли арабского возчика и вышли рано утром, при первых лучах солнца. Вещи тряслись на телеге, а семейство Шапиро брело следом, разглядывая окрестности. Вдоль дороги тянулись заросли зеленых, пропыленных кактусов, из которых торчали красные плоды, похожие на продолговатые помидоры, утыканные тонкими шипами. Иногда попадались навьюченные верблюды, ведомые арабами, сидящими на осликах. Ослики были маленькими, и арабам приходилось подгибать ноги, чтобы не зацепиться бабушами[16] за землю.

За верблюдами, оттопырив внушительных размеров зады, шествовали грудастые женщины в черном, нагруженные кладью, почти как верблюды. У них на головах умещались вязанки хвороста, или доверху наполненные корзины, или даже небольшие сундуки. Двора-Лея смотрела на них с изумлением, но сами арабки, судя по выражению их лиц, не испытывали неудобства.

Проходили мимо оливковых рощ. Ветки кряжистых деревьев, с кривыми, узловатыми стволами были усеяны зелеными оливками. Они совсем не походили на черные, влажные маслины, которые продавались в чернобыльской лавке колониальных товаров.

Редкие деревни выглядели бедно и запущенно, выделялись только купола мечетей и узкие минареты, напоминающие пирамидальные тополя Украины. Черные от грязи мальчишки на околицах, одетые в неописуемые ошметки одежды, настороженными взглядами провожали семейство Шапиро.

– Нище живут, – заметил Лейзер. – Куда хуже украинских крестьян.

– Какая тебе разница, – отозвалась Двора-Лея.

– Они наши соседи. Будут смотреть, как мы живем, завидовать, воровать и ненавидеть. Надо как-то им помочь.

– Себе сначала помоги, – возмутилась Двора-Лея. – У самого ни кола ни двора, а уже арабам помогать рвешься?!

Вместо ответа Лейзер лишь пожал плечами.

После полудня добрались до начала подъема в горы.

– Баб эль-Вад[17], – объявил возчик, решительно заворачивая телегу на постоялый двор, справа от дороги. – Тут заночуем.

– Почему? – возмутилась Двора-Лея. – Еще рано, к вечеру успеем добраться.

– К вечеру не успеем, – спокойно возразил возчик. – А с наступлением темноты на дороге опасно.

– Опасно? – удивилась Двора-Лея, оглядывая пустынный пейзаж. – Что тут может быть опасного?

– Жители окрестных деревень нападают на путников, – объяснил возчик. – Что на евреев, что на арабов. Забирают все подчистую, мужчин избивают до полусмерти, женщин насилуют. Вы можете идти куда хотите, но я дальше не двинусь.

Вокруг постоялого двора росли финиковые пальмы и какие-то незнакомые деревья, усеянные желтыми цветами. Пили чай под навесом, ужинали, потом поднялись на плоскую крышу и наблюдали, как солнце опускается туда, где осталось Яффо, вызолачивая голые, усеянные камнями горы.

Лиловато-сизый туман полз из расщелины, в которую уходила дорога на Иерусалим, выли шакалы, чувствуя приближение ночи, холодные звезды стали одна за другой прокалывать пурпурный бархат небосвода. Вечерняя прохлада опустилась на постоялый двор, жаркий день и длинная, покрытая пылью дорога остались позади.

– До чего же красиво! – вздохнула Двора-Лея. – Так бы смотрела и смотрела.

– В главе Берейшис написано: «Бог вырастил из земли разные виды деревьев, приятных видом и пригодных в пищу», – произнес Лейзер, обращаясь к Артему. – Обрати внимание, сначала сказано «приятных видом», а лишь потом «пригодных в пищу».

– Ну и что? – вмешалась Двора-Лея.

– Да то, что Всевышний сначала позаботился о глазах человека, ради которого Он создал мир, а уже потом о его желудке. То есть красота и наслаждение поставлены прежде удовлетворения плотских потребностей.

– Да, совершенно верно, – согласилась Двора-Лея, поправляя платок. – И женщины это чувствуют лучше, чем мужчины.

Иерусалим Дворе-Лее не пришелся по душе с самых первых шагов. Особенно еврейская часть старого города.

– Как тут можно жить? – возмущалась Двора-Лея, пробираясь по узким, пропахшим ослиной мочой улицам. Воняло в Иерусалиме не в пример сильнее, чем в Яффо, где ветер с моря изрядно освежал атмосферу. – Здесь слишком мало места для того количества евреев.

– Пойдем к Стене, это самое главное, – возражал Лейзер. – Потом, потом все обсудим.

У Стены пришлось разделиться, Лейзер с Артемом направились туда, где молились мужчины, а Двора-Лея степенно двинулась к женщинам. Ей, привыкшей в чернобыльской синагоге ко всеобщему вниманию и даже почету, почему-то казалось, будто и здесь произойдет нечто подобное. Однако Двору-Лею попросту не заметили. Сефардки в черных, темно-синих, желто-золотистых атласных платьях молились с такими рыданиями, словно просили о спасении умирающего. Не привыкшая к столь бурным проявлениям чувств, Двора-Лея отошла в угол и попыталась рассказать Владыке мира о своих заботах и мечтах.

В этом месте Бог был ближе всего к человеку. Куда ближе, чем в синагоге, существенно ближе, чем при разговоре с живым цадиком или во время молитвы на могиле умершего праведника. Здесь истончалась толща, отделяющая человека от Небес, распахивались врата, открывался свет…