Водоворот судьбы. Платон и Дарья

Дни тянулись медленно. Ночь незаметно сменяла день. Сибирский мороз беспощадно жег лица, ноги, руки. Народ кутался во что мог. Обладатели полушубков и валенок вызывали всеобщую зависть. Но немудреная одежда не спасала от холода, а скудное питание не грело людей. Они мерзли, дух их падал. До смертельной усталости изматывали частые продолжительные остановки среди полей и лесов. Люди едва двигали уставшие ноги и шатались от ветра как пьяные. По разбитой сибирской дороге уныло плелись лошади.

Вскоре ударил лютый холод, подули студенные ветра, снегу заметно прибавилось. Колючий ветер крутил снег, переметал дороги. Засияло яркое солнышко. Но сосны были такие густые, что солнечные лучи с трудом пробивались сквозь его крону.

Казаки, кутаясь в полушубки и бросая косые взгляды на Дарью, негромко переговаривались между собой:

— Командование говорит о замедлении темпов отступления, но вместо этого мы еще быстрее катимся на восток.

— Так мы не заметим, как до берега Тихого океана докатимся.

— А зачем прежний главнокомандующий отправил в глубокий тыл 1-ю армию?

— Затем, чтобы она подготовила в тылу линию обороны против наступающей Красной Армии, но вместо этого она там развалилась.

— Сахаров хотел вернуть 1-ю армию обратно на фронт, но где там. Ни одного солдата, ни одного пуда груза не сумели перевезти.

— А за это надо сказать спасибо нашим чешским братьям.

— Довоевались! Мы даже не можем распорядиться своей магистралью.

— Это не война.

— Какая война. Мы только удираем.

— Значит, наступления не предвидится?

— Какое тут наступление — самим бы живыми остаться. На нас наступают регулярные войска Красной Армии. У них все имеется: орудия, боеприпасы. У нас же ничего нет. Дело Колчака пропащее — одним словом швах.

— Полная неразбериха, надвигается катастрофа казаки.

— Ничего закрепимся и дадим красным звону.

Неожиданно с узкой лесной дороги в колонну вклинился небольшой отряд кавалеристов.

— Здорово дневали, казаки! — поприветствовал кавалерист с заиндевелыми усами.

— Слава Богу.

— Куда идете, братцы? Далеко? — насмешливо спросил он, придержав коня.

— Куда Бог покажет.

— За каким лядом вы не известно куда претесь? Может, с нами пойдете? — нетерпеливо спросил всадник.

— Это куда с вами? — хмуро полюбопытствовал Тарас Матюхин.

— Сдаваться идем. Все — конец войне. Незачем нам убивать друг друга. За кого кровь проливать собрались — за буржуев что ли? Но казачья кровь не водица, — усмехнулся бородатый всадник.

— Проваливайте! — посуровел глазами Матюхин. — Не сбивайте народ с толку.

Кавалерист презрительно улыбнулся:

— Как хотите наше дело предложить — ваше отказаться. Только не пожалейте потом. Какая вам польза оттого будет, что вы вместе с ними сгинете?

Казаки, угрюмо замолчав, растерянно затоптались на одном месте.

— Счастливо оставаться! — скосив набок рот, попрощался кавалерист.

Таинственные всадники, нахлестывая лошадей, вернулись на проселочную дорогу и скрылись в темноте, оставив казаков в полном недоумении. Они мерзли, голодали, но еще не потеряли свой дух.

— Красные агитаторы?

— Может быть, — раздумчиво проговорил Матюхин.

— Проходной двор, а не армия. Кто угодно шастает туда-сюда. Скоро воевать будет некому. Я если признаться тоже колеблюсь.

— В чем-то он прав. Неужели нельзя мирно договориться? Созвали бы Учредительное собрание и там бы решили, как нам дальше жить без царя в России.

— Учредительное собрание собиралось, но большевики его разогнали.

— Теперь уже ничто не сможет остановить войну. Она окончится с победой одной из сторон или замирением.

— Одно страшно другое непонятно и возможно, мы этого никогда увидим.

— Авось кривая вывезет.

— Только что с Россией станет? Эх, пропадает она, братцы.

Впереди закричали:

— Трогай!

Позабыв про отдых, обоз двинулся в путь и задолго до рассвета пришел в небольшую деревушку, которая издалека казалась будто вымершей. В деревушке не было ни огонька, ни звука, только одинокая собака взлаивала, да на краю селения над печью вился сизый дымок. В густой темноте серые избы стояли сиротливо. Мертвая тишина, повисшая над деревушкой, действовала удручающе. Платон с Дарьей пробрались между ящиками и санями в избу и в темноте наступили на солдата.

Тот громко забранился:

— Глаза разуйте, паразиты.

— Извини, ничего не видно, — тихо обмолвился Платон.

Ноздри теребил густой запах табака, сивушного перегара и грязных немытых тел. От гнилых бревен веяло холодом и плесенью. Под досками пола попискивали мыши.

— Платон, я сейчас задохнусь, здесь дышать нечем.

— Будем рады тому, что есть, Даша.

В вонючей избе вповалку лежали солдаты. Они во сне бормотали что-то невнятное. Перелыгины, приткнувшись между ними, опустились на свободное место и замерли от томительного сознания, что можно безбоязненно уснуть. Они почти сразу же провалились в небытие.

Под самое утро по голове Дарьи пробежала серая мышь, и она проснулась.

Девушка, скинув ее, испуганно закричала:

— А…а…а.

Платон, проснувшись, спросонья ничего понять не мог.

— Что случилось?

— По моей голове мышь пробежала.

— Ничего страшного. Пробежала — убежала.