Воды Дивных Островов

Она встретила Льюкнара в дверях, когда тот повернулся, чтобы отправиться на её поиски; он не посмел заглянуть ей в глаза… в огненные очи, которые однажды уже насквозь пронзили его. Осмелившись посмотреть на лицо девы, Льюкнар, конечно, заметил бы разочарование, горечь погибшей надежды, всё-таки промелькнувшие на нём, невзирая на все её старания.

И, отвернувшись в сторону, он проговорил столь же напряжённым, как и прежде, голосом:

– У меня весть для госпожи Герты.

Румянец не прикоснулся к её щекам, Герта не вздрогнула, не вострепетала во всём величии своей красоты. Рука её королевским жестом всё ещё держала цветок, напоминавший зажатый в этой ладони скипетр, Герта негромко промолвила:

– Если тебе нужна госпожа Герта, поищи её в другом месте, милорд, ибо я – дочь Сигурда-крестьянина.

– Но ты – та самая Герта, которая пела в тот день у реки, – яростно выговорил он, с внезапным пылом вдруг повернувшись к ней.

– Так, – ответила она, ныне затрепетав и чуточку побледнев; теперь ей было ясно, в каком состоянии находится Льюкнар, и она опасалась не насилия с его стороны – ибо читала его до самых глубин сердца, – но того, что он падёт перед ней мёртвым, так раздирала любовь его сердце.

– Герта, король Олаф спрашивает тебя, станешь ли ты его королевой? – спросил он, глянув на неё голодными глазами.

Тут алая кровь вдруг прилила к её лицу и откатилась обратно в сердце, оставив посеревшими губы. Она медлила, вытянув руки вдоль тела и крепко сжав кулаки, а потом сказала, не поднимая глаз:

– Передай королю – нет; я слишком проста и не мудра, он устыдится меня. Я не стану королевой… но…

Какая буря страстей обрушилась на сердце бедного Льюкнара! Как в этот миг он сопротивлялся нечистому, не спускавшему свой глаз с Льюкнара от самого его рождения!

Она стояла перед ним, вытянув по бокам руки, сжав кулаки; схватив Герту за запястье, Льюкнар едва ли не завопил:

– Что «но»?.. Герта! Герта! Ради бога, скажи, ты любишь его?

Поглядев в это лицо, теперь совсем приблизившееся к её собственному, так что она даже ощущала на себе дыхание Льюкнара, Герта порозовела и сказала негромко и почти горделиво:

– Да, я люблю его; разве может быть иначе?

– Тогда дай какой-нибудь знак, ради Христа; поторопись, Герта! Где ты будешь жить в дни войны?

– Завтра отец отвезёт меня в город. До победы над Боррасом я буду жить у сестёр в монастыре Святой Агнессы*.

– Тогда нужен знак! Вот! – и он сорвал с кровли домика пучок золотого очитка*. – Если ты любишь его – ради бога, Герта, – поцелуй эти цветы.

Склонив голову, она прикоснулась к жёлтым лепесткам губами, в этот миг и он, наклонившись, поцеловал её в лоб, а потом с цветами в руке порывисто вскочил в седло и поскакал, словно его жизни угрожала опасность. Дьявол, наконец, был побеждён.

– Бедный рыцарь! – Герта с жалостью поглядела ему вслед. – Значит, и он любит меня; плохо радоваться, когда такой благородный рыцарь несчастен.

И всё же она была счастлива и вскоре позабыла Льюкнара со всеми его печалями; он же тем временем бешено нёсся по лесу. Однако по мере удаления от Герты жар охватившей его страсти ослабевал; и, наконец, дав коню передохнуть, он спешился, прилёг на папоротники возле лесной тропы и быстро уснул, ибо совершенно изнемог плотью и духом. Поначалу он спал как убитый, но когда сон сделался не столь крепок, к нему пришли сновидения, ну а проснулся он оттого, что к нему якобы пришла Герта, крикнула, что Олаф погиб, а потом обняла за шею. Но, потянувшись, чтобы поцеловать её, он проснулся и увидел над собой ветви бука, коня и болтавшуюся прямо над лицом его уздечку – лошадь уже решила, что седок её умер.

В глубокой сердечной скорби Льюкнар восстал от этого сна и, поднявшись в седло, поехал далее, покорившись печали. С неба светила луна – ибо он проспал изрядную часть вечера. Очиток быстро вял, и, глядя на цветы, Льюкнар не знал, проклясть их или благословить, но вместо того поднёс к губам и поцеловал, помня о той, чьи губы прикоснулись к букетику, – с некоторой робостью, обернувшись при этом. Наверно, ему чуточку подумалось и о том, как при виде этих цветов счастливый румянец превратит черты Олафа в идеал красоты, и к радости Льюкнара примешалась некоторая горечь.

Словом, глубокой ночью, уже после заката луны, вернувшись во дворец, он отыскал Олафа в большом зале – бледного и утомлённого.

Подойдя к королю, Льюкнар сказал с горькой улыбкой, взяв его за руку:

– Олаф, вот это она прислала тебе вместе с собственным поцелуем.