Воды текут, берега остаются

Выйдя от Баудера, Малыгин направился на мельницу. Они еще раньше договорились, что сегодня Матвей поедет в Сенду, чтобы потолковать с тамошними мужиками о царском манифесте. Предполагалось, что сегодня вернется с практики Васли, тогда Матвей сможет оставить на него мельницу. Но Васли почему-то задержался в Большой Нолье.

Малыгин предложил:

— Матвей Трофимыч, сделаем так: мне сегодня надо побывать в Большой Нолье. На обратном пути я привезу Мосолова, тогда ты сможешь отправиться в Сенду. Так что будь к вечеру готов.

— Хорошо, — согласился Матвей.

Подъезжая к Большой Нолье, Малыгин издали заметил, что на улице толпится необычайно много народу. Подъехал поближе — оказалось, что деревенские парни и девушки сажают яблони. Руководят посадкой Мосолов и Гужавин.

Сначала хотели посадить деревья на холме возле караулки, но потом какая-то девушка, стрельнув глазами на Васли, предложила:

— Давайте посадим возле каждой избы по яблоне, чтобы долго помнить практикантов.

Васли взглянул на бойкую девушку, покраснел и отвернулся. Предложение девушки всем понравилось, и когда Малыгин въезжал в деревню, посадки уже заканчивали.

Весть о том, что приехал нартасский учитель, быстро разнеслась по деревне. Все без зова потянулись к караулке. Полсотни человек набилось в караулку, остальным пришлось стоять снаружи под навесом. Но и они не уходят, хотят узнать новости, привезенные учителем. Малыгин часто бывает в Большой Нолье, его тут знают и уважают.

Васли и Яше удалось протолкаться к самому столу, за которым Малыгин читал вслух «Вятскую земскую газету».

Мужики слушали внимательно; когда Малыгин кончил, дед Ефим спросил:

— Растолкуй ты нам Христа ради, что такое «манифест»?

— Манифест — это торжественное письменное обращение верховной власти к населению.

— A-а, значит, торжественное, — протянул дед. — Выходит, теперь я могу говорить все, что пожелаю?

— Можешь.

— И против урядника могу?

— И против урядника можешь. Царь разрешил.

— Чего ж тогда урядник Самсон, как приедет к нам, рта открыть не дает. Все «Молчать!» да «Молчать!».

— Ничего, скоро он это слово забудет, — заверил учитель. — Теперь ты имеешь право не молчать, а говорить.

— Ну хорошо, — продолжает дед Ефим. — Вот, положим, я хочу сказать, что у меня земли мало. Кому я об этом скажу? Тебе, Гавриил Васильевич? Ну, скажу, а что толку? Сможешь ты мне дать землю? Нет. Вот то-то и оно. Право у меня есть, а земли-то все равно нет.

— Все это так, Ефим Тихоныч. Поэтому о своих нуждах ты не мне говори, а расскажи через газету.

— Тогда, думаешь, наше слово до самого царя дойдет? — спросил кто-то из толпы.

— Думаю, что дойдет.

— Коли так, надо пересказать царю про все наши нужды.

— Узнает царь про наше горе, глядишь, поможет чем-нето…

«Пожалуй, время огласить приговор», — подумал Малыгин, достал из нагрудного кармана заготовленную Басовым бумагу и сказал:

— Полагаю, что нужды у всех вас одинаковые, поэтому послушайте, какой приговор вы можете вынести и через газету довести до сведения правительства. Читаю: «Мы, крестьяне деревни Большая Нолья Мари-Биляморской волости, прочитав Манифест государя императора Николая Второго, пришли к такому мнению: свобода — это хорошо. Но чтобы она была надежной, мы посылаем такой приговор: пункт первый — хозяином земли должен быть трудовой народ, а налоги платить по доходам, получаемым с хозяйства…»

Малыгин один за другим прочитал все пункты, написанные совместно с Басовым. Выдержал паузу, давая мужикам время обдумать услышанное, потом обратился к деду Ефиму:

— Ну как, Ефим Тихоныч, согласен ты с таким приговором?

Дед Ефим подошел к столу, повернулся к односельчанам:

— Если бы хоть что-нибудь из этого приговора исполнилось, я бы порадовался, что живу на свете восьмой десяток и что довелось-таки хоть перед смертью увидеть какие-то перемены к лучшему.

— Значит, согласен? — переспросил Малыгин. — Тогда подпишись под этой бумагой.

— Что ж, под такой бумагой, Гавриил Васильевич, приложу руку с дорогой душой.

После деда Ефима под приговором подписалось еще человек тридцать.

Все собравшиеся с интересом поглядывают на самого богатого в деревне мужика Сидыр Сапана, что он станет делать, подпишется под приговором или нет. Тот топчется у окна, молча наблюдает за тем, что происходит в караулке.

Наконец дед Ефим не выдержал:

— Сапан, а ты что же? Или не хочешь руку приложить?

Сидыр Сапан замялся:

— Подожду пока. Мне не к спеху. Мой отец, бывало, говаривал: «Была бы шея, хомут найдется».

— Что за загадки ты, сосед, тут загадываешь? — нахмурился дед Ефим. — Говори яснее, не виляй.

— Куда уж яснее? Вот вы хотите изничтожить урядников. Кто же тогда станет следить за порядком в деревне?

— Сам народ, — ответил ему Малыгин.

— А кто заставит таких, как Кузьма, платить долги? — не унимается Сидыр Сапан.

— Чего его заставлять? Он сам уплатит.

— Уплатит он, как бы не так! Он еще в прошлом году взял у меня два пуда муки, до сих пор не отдал, все только обещается. Сказать бы уряднику, тот живо заставил бы его вернуть долг, да: сердце у меня доброе, жалко мне Кузьму, все-таки сосед.