Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века

Для сухопутных войск в Порт-Артуре Пасха прошла не столь торжественно: «…полковой “батя” разъезжал по позициям, и там под пушками или около окопов на скорую руку, тут же составив ружья, и то по частям исповедовались и причащались. <…> Около полудня приехал священник с церковником на двуколке. Я собрал насколько возможно людей. Солдаты вообще чрезвычайно серьезно относятся к таинству причащения и тут, прежде чем идти на исповедь, у кого было в вещевых мешках, надели чистое белье. Под открытым небом поставили какой-то пустой ящик, священник накрыл его пеленой, после краткой службы и простого, но задушевного слова всем-всем сразу отпустил грехи и приступил к причащению. Причастившиеся тотчас разобрали винтовки из козел и сменили оставшихся в окопах и на постах, чтобы и им дать возможность отговеть», – вспоминает В. П. Змеицын[778].

«Хотя на Пасхе в Артуре еще все можно было достать, так как сообщение еще не было прервано, да некому и не было времени заниматься приготовлением пасхальных яств, тем не менее командир батареи Электрического утеса капитан Жуковский в бетонном каземате накрыл стол, поставил яиц, черного хлеба, кое-каких закусок и самоварчик, и мы, в том числе и генерал Белый, в перерывах между пальбой похристосовались, выпили по рюмке водки и перекусили, чай же пили по очереди и в перерывах, так как самоварчик был махонький, стаканов 5–6, а в соборной церкви шла заутреня»[779].

Очень многое, о чем говорили в тылу, в условиях осады оказалось неактуально. Не было у священника «церкви-складня», макет которой обсуждался с 1903 г., не потребовалось ему долго размышлять о вопросах к исповеди, да и сама исповедь в походных условиях мало напоминала то, о чем писал «Вестник военного духовенства».

Некоторым Пасху отметить и вовсе не удалось. Например, в Японии в лагере Мацуяма первые русские военнопленные не имели возможности ни причаститься, ни разговеться. Глава Русской православной миссии в Японии отец Николай через французского католического миссионера «послал <…> им 50 иен на красные яйца в Пасху, несколько икон, 65 брошюр житий святых, 2 Новых Завета, 2 молитвенника, Часослов, пасхальную службу и письмо, в котором утешал их, что они пострадали за Отечество, советовал отправлять общую молитву с пением и чтением по Часослову»[780], но больше ничего сделать не смог.

И все же эта Пасха 1904 г. не просто запомнилась. Для некоторых она становится особенным праздником – о ней во всех подробностях вспоминают через несколько лет, сравнивают с Пасхой 1905 г.

Пасха 1905 г. (17 апреля) была совершенно другой – в стране началась революция, война уже почти проиграна, надежд на благополучный исход остается все меньше. Вот как описывает Пасху 1905 г. А. В. Квитка: «16 апреля. В одиннадцать часов вечера на одной станции после Златоуста священник, вызванный телеграммою, освятил стол, приготовленный для разговления по случаю Святой Пасхи. Мы похристосовались и разговелись <…> 17 апреля <…> два молодых солдата, совершенно пьяных <…> рядом с нами стоял поезд с воинским эшелоном от Гренадерской дивизии, шедшей на пополнение действующей армии. Все были пьяны и безобразничали»[781]. Тем не менее находившиеся на позициях имели некоторую возможность соблюдать обряды. Ф. И. Шикуц, например, отмечает, что полковой священник на Страстной неделе служил в нескольких местах, где и принимал исповедь. Желающие, кто не успел исповедаться, добирались верхом, «так как туда было 7 верст»[782].

Подробно описал Пасху 1905 г. о. Митрофан Сребрянский. Полк его – 51-й драгунский Черниговский – стоял в Юшитае, и в фанзе была устроена церковь, из нижних чинов сложился хороший хор. Торжественно отслужив в Вербные субботу и воскресенье, о. Митрофан объявил, какой будет порядок служб на Страстной неделе, однако его планам не суждено было сбыться – в четверг полк получил приказ о выступлении в поход. Церковь, украшенную к Пасхе, пришлось разбирать. На новом месте фанзу для служения прибирать пришлось очень спешно, и украсить ее не успевали, но все же место для служения организовать удалось.