Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века

Большое беспокойство вызывало предстоящее разговение. Для него требовались просфоры, а для их изготовления – хорошая мука и печи. Отец Митрофан нашел выход: печь просфоры в котлах, и накануне Пасхи напекли их около трехсот, «так что говение и прошло <…> по-российски, то есть на запивке каждый причастник получал просфору, а всего приобщилось больше четырех тысяч человек»[783]. Еще один атрибут пасхального стола – крашеные яйца. Достать их накануне Пасхи становилось сложно – они подорожали. Еще труднее было решить, чем их красить: краски не было. Солдаты придумали красить яйца китайской бумагой, которую кипятили в котле[784]. Что касается самой пасхи, то для большинства в походных условиях о ней и думать не приходилось. Вместо нее на стол ставили хлеб со свечой. Купить и пасху, и кулич можно было в Харбине, однако такая возможность была не у всех, а разнообразить праздничный стол хотелось хотя бы как-нибудь. Для этих целей использовались и «прибереженные» припасы, купленные еще в Мукдене, и посылки из дома, и мародерство. Однако, поскольку некоторые полки получили приказ о передислокации, все их приготовления пошли прахом.

Например, Ф. И. Шикуц, вместе с другими однополчанами в субботу попавший на новую позицию, очень расстраивается, что приходится делать приготовления в спешке. В результате столик все же соорудили, «покрыв его предварительно циновкой и палаткой», поставили угощение, «а самое главное – бутылочку “монопольки” с белой головкой и 3 штуки яиц, которые были даны в охотничью команду китайцами. Спасибо, что они дали нам яиц, а то к Пасхе яйца продавались по 8 руб. сотня, так что в полку солдатам досталось по одному яйцу на каждые три человека, а у нас на каждого охотника по два яйца. Жаль только, что не было белого хлеба взамен кулича. <…> По окончании богослужения командир полка пригласил к себе всех офицеров и прапорщиков разговеться <…> все собрались, похристосовались, выпили, закусили, а в это время полковая музыка играла туши, марши, попурри и др. веселые пьесы, чтобы, насколько возможно, развеселить собравшееся общество»[785].

Отмечали Пасху и военнопленные в Японии. Вышла она не столь счастливой, однако пленные имели возможность исповедаться и причаститься, богослужение и исповедь вели японские священники. «Большая часть офицеров пожелала Страстную неделю есть постное. Из Токио епископ Николай прислал японского священника о. Петра, который немного говорит по-русски и уже 11 лет священствует, но “службу знает плохо, зато служит с благоговением”. Исповедь в субботу была общая для всех. Причащались за пасхальной обедней. Служба продолжалась 4 часа. Больших усилий стоило добиться, чтобы японцы “позволили нарушить правила” – разрешили ночную службу и не тушили электричества до 8 часов утра. <…> Было устроено разговение, и, конечно, братия напилась»[786].

Другие важные праздники, в организации которых духовенство должно было принимать деятельное участие, – Рождество и Новый год. Рождественский ритуал довольно сложен, однако специфических приготовлений требовал значительно меньше, чем Пасха. Иногда приготовлений вовсе не делалось. «…новый, 1905 год <…> пришлось встречать в беднейшей и грязнейшей фанзе, среди грязи и полумрака и даже опасности. Денщики вскипятили чай и бульон из консервов; неизменная колбаса, сало, сухари – это новогодний ужин. В 12 часов встали все, перекрестились, поблагодарили Бога, что помог пережить страшный 1904 год, попросили благословения на наступающий, поздравили друг друга и в час ночи улеглись. <…> В 7 часов утра еще раз перекрестились и еще раз поздравили друг друга с “русским” Новым годом: в России в это время ровно 12 часов ночи. Начинаем вытягиваться в путь»[787], – отмечает М. Серебрянский. По его же словам, иногда молебен начинался «среди лошадей», то есть не все успевали спешиться.

Для тех же, кто стоял на позициях, праздники отмечались тем, что «не было учений». Впрочем, не всегда празднование было таким скромным и скорым. Вспоминая Рождество, А. В. Квитка, например, тоже отмечает некоторую поспешность празднования: «После обедни в церковном шатре, в присутствии начальников отдельных частей отряда, офицеров и по сотне от каждого полка был церковный парад.