Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века

Для ускорения процедуры исповеди священникам рекомендовалась литература, содержащая примерные образцы вопросов, которые целесообразно задавать: «Напоминание священнику об обязанностях его при совершении таинства покаяния» архиепископа Платона (Костромского), «Вопросы на исповеди по руководству заповедей Закона Божия, девяти евангельских заповедей с кратким пастырским увещанием после каждого его ответа» протоиерея Григория (Дьяченко) и относительно новое «Руководство молодым и неопытным священникам при совершении таинства покаяния» епископа Юстина (Уфимцева), опубликованное в «Вестнике военного духовенства» в марте 1897 г. В ходе исповеди рекомендовалось обращаться к каждому исповедующемуся с «кратким пастырским увещанием». Но вопрос о времени (если на каждого солдата в ходе такой исповеди тратилось бы только 15 минут!) оставался неразрешенным. Более того, обстановка военных действий зачастую вообще делала невозможной даже торопливую и коллективную исповедь[172].

Что касается внебогослужебных бесед, то им придавалось чрезвычайно большое значение во всей системе религиозно-нравственного воспитания войск, сложившейся в начале XX века. Эти беседы, проходившие в неформальной обстановке, вне каких-либо предписаний и обрядов, должны были не только «исправлять» нравственность, но и «утешать» и ободрять воинов. Причем солдаты практически сами становились инициаторами таких бесед, добровольно и по своей инициативе идя на контакт со священником. Как раз в ходе таких бесед успешнее всего и создавалась позитивная мотивация.

Анализируя образцы опубликованных внебогослужебных бесед и упоминавшихся о. Митрофаном (Сребрянским), можно отметить следующее. В отличие от военных специалистов и офицеров, которые пытались разъяснить солдатам цели и задачи войны, создать образ врага, духовенство практически никогда таких целей перед собой не ставило.

Собственно русско-японская тема появляется в № 6 «Вестника» (середина марта 1904 г.) в «беседе» о «замучении» китайцами сотника Петропавловского и четырех его товарищей в июле 1900 г. с подробнейшим и красочным описанием пыток, которым были подвергнуты попавшие в плен к китайцам русские солдаты, и в стихотворении, посвященном войне. Это – фактически единственный случай опосредованной попытки создать образ врага. В остальных случаях внебогослужебные беседы призваны были скорее решать психологические проблемы бойца. Отсюда – их тематика. Одним из самых часто встречающихся сюжетов становится вопрос о смерти на войне в различных контекстах: смерть и загробная жизнь, смерть и искупление грехов, смерть и долг, смерть и остающаяся семья и т. д. Другая тема – необходимость убивать. Она возникает в основном не в связи с образом врага, а в контексте вины за убийство человека и решается в двух аспектах: в психологическом (Церковь берет вину солдата за убийство на себя) и в религиозном (война непротивна христианскому учению). Еще одна часто встречающаяся тема – страх на войне. При всей наивности доводов («Кто же твердо надеется на Господа, тот уже не испытывает страха»[173]) такого рода беседы имели огромное значение и действительно помогали преодолевать страх. Дело в том, что своими сомнениями солдат более был склонен поделиться не с товарищами по оружию и не с офицером, а именно со священником, связанным тайной исповеди. А тот, в свою очередь, пытался в силу возможностей разрешить этот внутренний конфликт[174], предлагая практически неоспоримый аргумент (апелляция к солдатскому долгу в таких беседах – явление редкое и более характерное для «образцовых», нежели для реальных бесед). Достаточно часто темой бесед становились тяготы походной жизни, уныние, даже отчаяние солдат, их моральная неудовлетворенность в связи с длительными отступлениями и с негативными оценками в прессе. Особенно актуализируется эта тематика в 1905 г.

Говоря о внебогослужебных беседах, хочется отметить еще один момент. Часто реакция солдат на такие беседы описывается словами «мы отдохнули». В этом плане «увод» солдат хотя бы на короткое время от реалий войны, разговоры о доме, семье, утешение, избавление от чувства вины и т. д. имели гораздо большее значение для поднятия духа все более разлагающейся армии.

В этом плане интересно еще одно наблюдение. Если в начале войны священник был практически не знаком со своей паствой, то в конце он, как правило, знает солдат не только в лицо, но и по именам. В начале войны внебогослужебные беседы проводятся нерегулярно, от случая к случаю. В конце – они становятся основной формой работы. В начале войны солдаты пытаются обратиться к офицерству за разъяснением «из-за чего война». В конце – офицеры зачастую вызывают у солдат агрессивную реакцию и не пытаются сблизиться с ними, даже напротив – опасаются. Священники же оказываются гораздо ближе к солдатам и гораздо больше «востребованы».

Таким образом, ни военным, ни священникам в конечном итоге действительно не удалось «поднять боевой дух» войск. Но дело в том, что духовенство и не ставило перед собой такой задачи.