Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века

В марте 1869 г. Общественная Ассамблея Японии отменила смертную казнь для японских последователей христианства. Наконец, в 1873 г., «когда миссия Ивакура вернулась из поездки по западным странам и доложила, как высоко там чтут свою религию, христианство в Японии было легализовано»[318].

Хотя вначале проповедников Христа в Японии было немного, но и при малом их количестве ситуация оказалась непростой. Нередко миссионеры становились заложниками политики европейских государств, стремившихся упрочить свое влияние в Японии, как раз в период революции Мэйдзи. Кроме того, отношение к миссионерам самих японцев во многом объяснялось отношением к иностранцам вообще – наводнившим Японию аферистам разного рода, «моральным отбросам европейских наций»[319], высокомерно относящимся к японцам и во всякую минуту готовым пустить в ход оружие.

Существенной трудностью для проповедников стал японский язык. Некоторые успехи, без сомнения, были достигнуты. Француз Рони составил грамматику японского языка, католический проповедник Джеймс Кёртис Хэпбёрн в 1867 г. составил систему записи слов японского языка латинскими буквами, а англичанин Дж. Бэтчелор, с конца 1870-х годов проповедовавший в Хакодатэ, ввел практику записи языка айнов латинскими буквами. Несомненных успехов в изучении языка и в переводе Библии достиг о. Николай.

Еще одна проблема проповедников – их взаимная неприязнь. Протестанты, например, старались вредить католикам. Неприязненные отношения с католическими миссионерами сложились у о. Николая.

В Хакодатэ они всячески избегали общения с ним, «обращаясь даже в не совсем приличное бегство из дома»[320], где нечаянно заставали его, хотя прежде и были знакомы. С протестантами отношения были несколько более терпимы. Со своей стороны, о. Николай всячески стремился избежать конфликтов и даже стремился к общению[321] с миссионерами других вероисповеданий.

Начало Русско-японской войны поставило под угрозу деятельность о. Николая. Он должен был решить, остается ли в Японии или уезжает в Россию. Сразу же возникли опасения. Поскольку русское посольство собиралось выехать, попечение об о. Николае, как и о других русских, должен был взять на себя кто-либо из посланников европейских держав в Японии. Отец Николай опасался, что французский или немецкий посланник (оба – католики) будут настаивать на его выезде[322]. В результате о. Николай остается на попечении французского посланника Арманда. Последний прислал официальное письмо, заверяя в готовности оказать любое содействие, однако, когда 2 февраля 1904 г. о. Николай нанес ему визит, то принял русского миссионера любезно, уверял, что будет делать все для безопасности миссии, но визита отдать не обещался[323]. Осторожность Арманда оказалась ненапрасной: во второй половине февраля в Хиросаки «католического миссионера, француза, стали подозревать в шпионстве и называть “ротан” (русский шпион)»[324], а в июне 1904 г. едва не убили протестантского миссионера в Акаси[325]. Иностранцы вынуждены были даже вешать на домах таблички «я не русский». Однако обязанности свои Арманд исполнял тщательно – деньги и посылки для миссии передавал регулярно, причем вскоре – лично. Он оказался фактически единственным иностранцем, который посещал о. Николая регулярно, заезжал и после Цусимы. Он старался проявлять деликатность, стеснялся говорить о поражениях русских, и «видно было, что действительно опечален он русским несчастьем»[326].