Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века

Французское консульство не оставляло своей заботой и военнопленных. Первым посетил военнопленных в Мацуяме атташе французского посольства Мартиме. Недели через три с русскими военнопленными регулярно начал встречаться консул из г. Кобе Фосарье де-Люси. По впечатлению Селецкого, «г-ном Фосарье почти все пленные, живущие в Мацуяме, были недовольны за его индифферентное отношение к их нуждам»[327]. «В отношениях к нам консула хотя и чувствовалось сочувствие, но какое-то жидкое сочувствие по обязанности <…> и вместе с тем чувствовалось бессилие повлиять на японцев, чтобы улучшить наше положение»[328]. Но даже и «сочувствием по обязанности» некоторые военнопленные пытались воспользоваться[329] не совсем честным образом. Навещал пленных Фосарье довольно часто – «в определенные дни каждый месяц»[330], «он направлял пленным полученные неоднократно на его имя пожертвования деньгами и вещами. Им были переданы на Новый год пожертвования от вдовствующей императрицы для нижних чинов (по 1-й йене на человека); им неоднократно передавались пожертвования королевы греческой и многих частных лиц деньгами и вещами. Вообще помощь консула была крайне необходима пленным <…> он действительно защищал их и во многом облегчал русским тяжесть плена»[331]. На самом деле забота консулов и для пленных была не совсем бесполезна. А. М. Толстопятов, например, случайно узнает, что перевод группы военнопленных из тюрьмы Кокура в Фукуока – тюрьму более «благоустроенную» – произошел после ходатайства французского консула[332]. В другой раз, когда в Мацуяму приехал французский консул с секретарем посольства Панафье, он узнал об одном русском, сошедшем в лагере с ума и помещенном в клетку. «Результатом этого визита и хлопот любезных представителей Франции было предложение со стороны японцев»[333] передать душевнобольного на поруки русских офицеров в госпитале.

Помимо сотрудников консульства с военнопленными пытались вести беседы и католические проповедники.

В Мацуяма японские власти, не очень разбираясь в тонкостях христианства, допустили к военнопленным французского католического миссионера Шаррона, полагая, что солдатам приятно будет увидеть священника. «Одному из больных сделали операцию <…> патер предложил ему религиозное утешение, и больной с благодарностью принял его»[334]. Первое время отец Шаррон довольно регулярно навещал лагерь в Мацуяма. Впоследствии японцы старались содержать в разных помещениях русских, поляков и евреев[335], хотя в полной мере этого добиться не удавалось из-за переполненности лагерей. К католикам беспрепятственно допускали проповедников, не ограничивая их время общения с паствой[336]. Однако проповедь их и участие оставляли пленных равнодушными, а иногда вызывали и некоторое раздражение. Русские даже в плену не могли избавиться от неприязни к полякам и католикам – на этой почве вспыхивали ссоры, драки и даже волнения в лагерях[337].

Не оставили своим вниманием военнопленных и протестанты. Вообще протестанты не боялись демонстрировать интерес к России – узнав о начале войны, английский архиепископ Авгрей «прислал соболезновательное письмо»[338]. Навестил он о. Николая 4 октября 1904 г., и несколько раз писал, желая выразить сочувствие. Несколько раз – в конце февраля и в конце декабря 1904 г. – о. Николая посещает английский епископальный миссионер Арминг Кинг[339]. Вместе с ним заходит Шарпе, англиканский миссионер из Сидзуока. «Поболтали о войне и о действиях японцев, причем King, несмотря на всегда являемое сочувствие Русской церкви, не выдержал от названия войны делом справедливым и делом истины со стороны японцев», а «ренегат» Кёрбер прислал записку, что «не смеет явиться, но был бы счастлив получить на это позволение»[340].

На Пасху 1904 г. на богослужении присутствовали два епископальных миссионера, «оба очень расположенные к православной церкви»[341].

Казалось, отношения складываются сердечные и сострадательные. Однако вскоре они омрачаются.

В начале февраля 1904 г. о. Николая несколько раз посещал корреспондент газеты London Daily Mail Сидней Смит, который хотел написать о миссии статью. Смит отправится корреспондентом на театр военных действий, а по возвращении – в начале октября 1904 г. – вновь посетит о. Николая. Статью о миссии он действительно написал и даже очень благожелательную. Однако о. Николай был раздражен, и статья ему не очень понравилась. Причина недовольства, однако, крылась не в тексте статьи и не в фотографиях, которые так расстроили о. Николая.