Читаем Военный переворот (книга стихов) полностью

(Любви желает даже кришнаит,


Зане, согласно старой шутке сальной,


Вопрос о смысле жизни не стоит,


Когда стоит ответ универсальный).


Полковника (восторженный оскал),


Лимитчика (назойливое "Слухай!"),


И мальчика, который переспал


С ней первой — и назвал за это шлюхой,


Да кто бы возражал ему, щенку!


Он сам поймет, когда уйдет оттуда,


Что мы, мерзавцы, прячем нищету


И примем жалость лишь под маской блуда


Не то бы нас унизила она.


Мы нищие, но не чужды азарта.


Жалей меня, но так, чтобы сполна


Себе я победителем казался! ї


Любой пересекал её порог


И, отогревшись, шел к другому дому.


Через неё как будто шел поток


Горячей, жадной жалости к любому:


Стремленье греть, стремленье утешать,


Жалеть, желать, ни в чем не прекословить,


Прощать, за нерешительный — решать,


Решительных — терпеть и всем — готовить.


Беречь, кормить, крепиться, укреплять,


Ночами наклоняться к изголовью,


Выхаживать… Но это все опять


Имеет мало общего с любовью.



3


Что было после? Был иллюзион,


Калейдоскоп, паноптикум, постфактум.


Все кончилось, когда она и он


Расстались, пораженные. И как там


Не рыпайся — все призраки, все тень.


Все прежнее забудется из мести.


Все главное случилось перед тем


Когда ещё герои были вместе.


И темный страх остаться одному,


И прятки с одиночеством, и блядки,


И эта жажда привечать в дому


Любого, у кого не все в порядке,


Совсем другая опера. Не то.


Под плоть замаскированные кости.


Меж тем любовь у них случилась до,


А наш рассказ открылся словом "после".


Теперь остался беглый пересказ,


Хоть пафоса и он не исключает.


Мир без любви похож на мир без нас


С той разницей, что меньше докучает.


В нем нет системы, смысла. Он разбит,


Разомкнут. И глотаешь, задыхаясь,


Распавшийся, разъехавшийся быт,


Ничем не упорядоченный хаос.


Соблазн истолкований! Бедный стих


Сбивается с положенного круга.


Что толковать историю двоих,


Кому никто не заменил друг друга!


Но время учит говорить ясней,


Отчетливей. Учитывая это,


Иной читатель волен видеть в ней


Метафору России и поэта.


Замкнем поэму этаким кольцом,


В его окружность бережно упрятав


Портрет эпохи, список суррогатов,


Протянутый между двумя "потом".



4


Я научился плавать и свистеть,


Смотреть на небо и молиться Богу,


И ничего на свете не хотеть,


Как только продвигаться понемногу


По этому кольцу, в одном ряду


С героями, не названными внятно,


Запоминая все, что на виду,


И что во мне — и в каждом, вероятно:


Машинку, стол, ментоловый "Ковбой",


Чужих имен глухую прекличку


И главное, что унесу с собой:


К пространству безвоздушному привычку.



* * *


Андрею Шемякину

Адам вернулся в рай. От праведных трудов.


На краткосрочный отдых.


Прогулки по садам, сбирание плодов,


Лечение на водах.


Он бродит меж дерев, припоминая сорт,


Перезабыв названья.


Что хочешь надкуси: хоть яблоко апорт,


Хоть яблоко познанья.


Он медленно отвык от тяпок и мотыг,


Он вспомнил прежний климат,


Он вспомнил все слова, каких земной язык


Не вспомнит и не примет.


Привык он на земле молиться о дождях,


О сборе урожая…


Глаза, как у коров, ладони, как наждак,


И кожа, как чужая.


Он долго жил не здесь, а там, где каждый звук


Пришпиливал, как мету,


К бокам своих коров, к делам своих же рук:


На слово — по предмету.


Но есть другая речь, которая парит,


Подобно паутине,


И ею, наконец, он с Богом говорит


Не только о скотине.


А ты, жена, поспи. Потом опять рожать


В обещанном мученье.


Беседы двух мужчин тебе не поддержать:


Темно её значенье.


Покуда вы в раю, пусть спорят ни о чем,


Не сдерживая пыла,


И яблоки грызут… Тем более потом


Все будет, как и было.


Придется разбирать обширный чемодан,


Оставленный при входе,


Невыметенный дом готовить к холодам,


Молиться о погоде,


Вытягивая воз, надсаживая грудь,


Теряя счет заплатам…


Но знать, что где-то есть. Все там же. Где-нибудь.


Меж Тигром и Евфратом.



СЧАСТЬЯ НЕ БУДЕТ


Олененок гордо ощутил


Между двух ушей два бугорка,


А лисенок притащил в нору


Мышь, которую он сам поймал.



Галина Демыкина.

Музыка, складывай ноты, захлопывай папку,


Прячь свою скрипку, в прихожей разыскивай шляпку.


Ветер по лужам бежит и апрельскую крутит


Пыль по асфальту подсохшему. Счастья не будет.


Счастья не будет. Винить никого не пристало:


Влажная глина застыла и формою стала,


Стебель твердеет, стволом становясь лучевидным


Нам ли с тобой ужасаться вещам очевидным?


Будет тревожно, восторженно, сладко, свободно,


Будет томительно, радостно — все, что угодно,


Счастья не будет. Оставь ожиданья подросткам,


Нынешний возраст подобен гаданию с воском:


Жаркий, в воде застывает, и плачет гадалка.


Миг между жизнью и смертью — умрешь, и не жалко


Больше не будет единственным нашим соблазном.


Сделался разум стоглазым. Беда несогласным:


Будут метаться, за грань порываться без толку…


Жизнь наша будет подглядывать в каждую щелку.


Воск затвердел, не давая прямого ответа.


Счастья не будет. Да, может, и к лучшему это.


Вольному воля. Один предается восторгам


Эроса. Кто-то политикой, кто-то Востоком


Тщится заполнить пустоты. Никто не осудит.


Мы-то с тобой уже знаем, что счастья не будет.


Век наш вошел в колею, равнодушный к расчетам.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Изба и хоромы
Изба и хоромы

Книга доктора исторических наук, профессора Л.В.Беловинского «Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы» охватывает практически все стороны повседневной жизни людей дореволюционной России: социальное и материальное положение, род занятий и развлечения, жилище, орудия труда и пищу, внешний облик и формы обращения, образование и систему наказаний, психологию, нравы, нормы поведения и т. д. Хронологически книга охватывает конец XVIII – начало XX в. На основе большого числа документов, преимущественно мемуарной литературы, описывается жизнь русской деревни – и не только крестьянства, но и других постоянных и временных обитателей: помещиков, включая мелкопоместных, сельского духовенства, полиции, немногочисленной интеллигенции. Задача автора – развенчать стереотипы о прошлом, «нас возвышающий обман».Книга адресована специалистам, занимающимся историей культуры и повседневности, кино– и театральным и художникам, студентам-культурологам, а также будет интересна широкому кругу читателей.

Л.В. Беловинский , Леонид Васильевич Беловинский

Культурология / Прочая старинная литература / Древние книги