Военный переворот (книга стихов)

Мы-то не станем просить послаблений, а что там

Бьется, трепещет, не зная, не видя предела,

Страх ли, надежда ли — наше интимное дело.

Щебень щебечет, и чавкает грязь под стопою.

Чет или нечет — не нам обижаться с тобою.

Желтый трамвай дребезжанием улицу будит.

Пахнет весной, мое солнышко. Счастья не будет.

К ВОПРОСУ О РОЛИ ДЕТАЛИ В СТРУКТУРЕ ПРОЗЫ

Кинозал, в котором вы вместе грызли кедрач

И ссыпали к тебе в карман скорлупу орехов.

О деталь, какой позавидовал бы и врач,

Садовод при пенсне, таганрогский выходец Чехов!

Думал выбросить. И велик ли груз — скорлупа!

На троллейбусной остановке имелась урна,

Но потом позабыл, потому что любовь слепа

И беспамятна, выражаясь литературно.

Через долгое время, в кармане пятак ища,

Неизвестно куда и черт-те зачем заехав,

В старой куртке, уже истончившейся до плаща,

Ты наткнешься рукою на горстку бывших орехов.

Так и будешь стоять, неестественно прям и нем,

Отворачиваясь от встречных, глотая слезы…

Что ты скажешь тогда, потешавшийся надо всем,

В том числе и над ролью детали в структуре прозы?

КУРСИСТКА

(из цикла "Фантазии на темы русской классики")

Анне Пустынцевой

Анна, курсистка, бестужевка, милый дружок,

Что вы киваете так отрешенно и гордо?

Видимо, вечером снова в марксистский кружок

В платьице жертвенно-строгом под самое горло.

Аннушка, вы не поверите, как я устал:

Снова тащиться за вами, любимая, следом,

Снова при тусклой коптилке читать "Капитал",

Будто не зная других развлечений по средам!

Дети дьячков, не стиравшие воротничков,

С тощими шеями, с гордостью чисто кретинской,

Снова посмотрят презрительно из-под очков

На дворянина, пришедшего вместе с курсисткой.

Кто это злое безумие вам диктовал?

Аннушка, что вам тут делать, зачем среди них вы?

Прежде заладят: промышленность, рынок, товар…

После подпольно сипят про враждебные вихри…

Вследствие этого пенья сулят благодать…

Все же их головы заняты мыслью иною:

Ясно, что каждый бы вами хотел обладать,

Как в "Капитале" товар обладает ценою.

Сдавленным шепотом конспиративно орет

Главный поклонник Успенских, знаток Короленок:

"Бедный народ!" — будто где-нибудь видел народ!

После он всех призывает в какой-то застенок.

Свет керосинки едва озаряет бедлам.

Некий тщедушный оратор воинственней Марса:

Аннушка! Всю свою страсть безответную к вам

В поисках выхода он переносит на Маркса!

Сущий паноптикум, право. Гляди, да дивись.

Впрочем, любимая, это ведь так по-российски

То, что марксисты у нас обучают девиц,

Или, верней, что в политику лезут курсистки!

Душно мне в Питере, Аннушка. Давит гранит,

Геометрический город для горе-героев.

Ночью, бывало, коляска внизу прогремит,

И без того переменчивый сон мой расстроив,

Думаешь, думаешь: что вы затеяли тут!

Это нелепо, но все ж предположим для смеха:

Что, если эти несчастные к власти придут?!

…В стенах промозглых ответит гранитное эхо.

Аннушка, милая, я для того и завел

Всю эту речь, чтобы нынче, в ближайшее лето,

Вас пригласить на вакации съездить в Орел:

Аннушка, как мне отчетливо видится это!

В августе яблоки, груши, малина — горой:

Верите ль, некуда деть — отдаем за бесценок.

К вашим услугам отличнейший погреб сырой,

Если вам так непременно охота в застенок.

Будете там запрещенные книжки читать,

Ибо в бездействии ум покрывается ржавью.

Каждую ночку я буду вас так угнетать,

Как и не снилось российскому самодержавью!

…Боже, давно ли?! Проснулся, курю в полумгле.

Дождь не проходит, стекло в серебристых потеках.

Что-то творится сейчас на безумной земле

Там-то не ведают, где ж разглядеть в Териоках…

Видимо, зря я тогда в эмпиреях парил.

Знаете сами, что я никудышний оратор.

Может быть, если бы вовремя отговорил,

Мне бы спасибо сказал Государь Император.

ВЕРСИЯ

…Представим, что не вышло. Питер взят

Корниловым (возможен и Юденич).

История развернута назад.

Хотя разрухи никуда не денешь,

Но на фронтах подъем. Россия-мать

Опомнилась, и немчура в испуге

Принуждена стремительно бежать.

Раскаявшись, рыдающие слуги

Лежат в ногах растроганных господ.

Шульгин ликует. Керенскому ссылка.

Монархия, однако, не пройдет:

Ночами заседает учредилка,

Романовым оставлены дворцы.

Не состоялась русская Гоморра:

Стихию бунта взяли под уздцы

При минимуме белого террора,

Страна больна, но цел хребет спинной,

События вошли в порядок стройный,

И лишь Нева бушует, как больной,

Когда в своей постели беспокойной

Он узнает, что старую кровать

Задумано переименовать. ї

В салоны возвращается уют,

И либералы каются публично.

За исключеньем нескольких иуд

Все, кажется, вели себя прилично.

В салоне Мережковского — доклад

Хозяина: "Текущие задачи".

(Как удалось преодолеть распад

И почему все это быть иначе

И не могло). Взаправду не могло!

Чтоб эта власть держалась больше года?

Помилуйте! Восставшее мурло

Не означает русского народа,

Который твердо верует в Христа.

Доклад прекрасно встречен и сугубо

Собранием одобрены места,

В которых автор топчет Сологуба.

"Но Сологуб не столько виноват,

Сколь многие, которых мы взрастили.

Да, я о Блоке. Болен, говорят.

Что он тут нес!"

Но Блока все простили. ї

Сложнее с Маяковским. Посвистев,