Военный врач. Хирургия на линии фронта

Увиденное нравилось мне все меньше и меньше. Мужчину положили на бок и с левой стороны груди сделали ему очень большой разрез, но хирург выскоблил лишь с пол-литра свернувшейся крови – ее было совсем мало. Жена Майка участвовала в операции в качестве медсестры, и мы все с ужасом наблюдали, как вместо пяти минут, требовавшихся для установки дренажной трубки, хирург потратил три часа драгоценного времени, когда больница была переполнена ранеными.

Я покинул операционную и вышел на свежий воздух, по пути к выходу пройдя мимо операционной, где пациенту только что вскрывали брюшную полость. Его безжизненное тело лежало на столе. Оставалось лишь предположить, что пуля задела крупную артерию или вену и пациент скончался от потери крови. Хирурга, с которым я разговаривал, нигде не было видно.

После мне попался хирург-ортопед, тоже приехавший из-за границы, который лечил пациента с переломом бедренной кости, перебитой высокоскоростной пулей. Он вставлял ему в бедро металлический стержень. Это абсолютно стандартная процедура при наличии стерильных условий, которые соблюдаются в любой больнице в Великобритании. У нас есть операционные с ламинарным потоком, обеспечивающим повышенное давление воздуха, благодаря чему все бактерии выводятся наружу. Кроме того, хирург-ортопед надевает специальный защитный костюм, напоминающий скафандр, чтобы обеспечить полную стерильность. Любая бактерия, попавшая с металлического протеза в костную ткань, может вызвать остеомиелит – опаснейшую инфекцию. Инфицированная кость не заживет, и протез придется удалить, что станет катастрофой. Кроме того, это сопряжено с большим риском смерти. В тяжелых условиях и в зонах боевых действий, где кругом грязь и доступно лишь элементарное оборудование, категорически запрещается устанавливать внутренние фиксирующие стержни – это одно из правил травматологической хирургии.

Проблема была в том, что здесь травматологической хирургией занимались не хирурги-травматологи. Они явно принимали неправильные решения, проводили не те процедуры и совершенно неверно понимали задачи военного хирурга. Обеспокоенный, я направился к директору больницы, чтобы поделиться беспокойством от увиденного. К сожалению, он лишь отмахнулся от меня, сказав, что все иностранные волонтеры стараются изо всех сил и он благодарен им за помощь. Казалось, он не понимал, что я имею в виду.

– Мне понятна ваша точка зрения, – сказал я, – но, уверен, мы можем значительно повысить выживаемость пациентов, если вы дадите мне возможность попробовать поговорить с кем-то из хирургов.

Мне не удалось до него достучаться – он лишь сказал, что в «Аль-Хикме» для этого нет места, и предложил попытать счастья в больнице неподалеку.

В тот вечер мы все покинули больницу в подавленном состоянии. Уже стемнело, и мы чуть не нарушили комендантский час, но все же успели добраться до штаба вовремя. Оказавшись там, мы сразу же поделились своей озабоченностью с Мохаммедом. Он пообещал спросить у заведующего хирургическим отделением больницы «Аль-Аббад», можно ли нашей бригаде туда приехать. К счастью, он согласился.

Теперь мне было совершенно ясно: чтобы реально изменить положение дел в Ливии – да и вообще в любом опасном месте, – недостаточно просто оперировать тех, кто попадет мне под руку. Так я помогу одному человеку, но куда более важной задачей было совершенствование всей системы. Слишком уж много волонтеров оказывались в ситуациях, выходивших за рамки их квалификации, в результате чего принимались неверные решения. Я должен был попытаться изменить принятый здесь принцип работы хирургов. Но как?

Помимо личного опыта – на тот момент я уже почти двадцать лет ездил волонтером по всему миру, – у меня в рукаве был еще один козырь. Я был руководителем «Полного курса хирурга-травматолога», который проводила в Лондоне Королевская коллегия хирургов. Курс предназначен главным образом для хирургов развитых стран, которым предстояло иметь дело с жертвами тупых и проникающих ранений, – их учат давать оценку сложным клиническим сценариям, чтобы они могли уверенно делать нужные операции. Проводится он в Великобритании три-четыре раза в год и длится два дня, в течение которых хирурги – от опытных ординаторов до старших консультантов – учатся, что делать с пациентами, потерявшими очень много крови (от половины до трех четвертей всего объема). Для каждой конкретной травмы задаются определенные сценарии, после чего хирурги оперируют на свежезамороженных трупах с использованием методов, которым мы их обучаем. К счастью, у меня с собой была флеш-карта с этим курсом. Было бы неплохо начать с врачей в «Аль-Аббаде» и «Аль-Хикме».

Уже столкнувшись с нежеланием людей отходить от привычных методов работы, я понимал, что придется непросто, но должен был попытаться. Я связался с директором «Аль-Хикмы» и сообщил, что каждый день, начиная с полудня, буду проводить в его больнице занятия по травматологии, на которые приглашаются все его сотрудники и зарубежные волонтеры, и добавил, что буду рад обсудить их пациентов, если они захотят.