Военный врач. Хирургия на линии фронта

Аммар ответил, что, если я вернусь домой, он поедет вместе со мной, подчеркнув тем не менее, что наш долг – остаться в Алеппо и вылечить как можно больше раненых. Это происшествие стало уроком для всех. Ужасно жаль, что порой приходится учиться на столь страшных ошибках, которые навсегда впечатываются в психику.

Несмотря на все трагедии, был достигнут реальный прогресс. К этому времени я по-настоящему сблизился со всеми хирургами – их общество и дружба невероятно радовали меня. Как и в случае с Ливией, было приятно не только получить возможность поработать не с другими зарубежными волонтерами, а с местными хирургами, но и заняться их обучением. Мы вместе жили, питались, работали. Во всех операционных царила подлинная гармония, и я заметил, как становлюсь настоящим наставником, в каком-то смысле даже отцовской фигурой, учитывая, насколько старше большинства коллег я был. Они звонили в любое время дня и ночи, и Або Абдо, положив одну руку на руль, а второй удерживая сигарету, подперев бедром АК-47, гнал на бешеной скорости, истошно сигналя, на своей скорой из больницы в больницу, из операционной в операционную, где я проводил операции либо просто давал советы по дальнейшим действиям.

НАШИ АМБИЦИИ РОСЛИ, И ПАЦИЕНТАМ, КОТОРЫХ В БОЛЬШИНСТВЕ ГОРЯЧИХ ТОЧЕК ПРОСТО ПОДЛАТАЛИ БЫ, МЫ ПРОВОДИЛИ ОБШИРНЫЕ ОПЕРАЦИИ.

Хирурги все лучше и лучше справлялись с простреленными артериями и венами, значительно расширили понимание хирургии контроля повреждения, научившись выигрывать пациентам дополнительное время, стабилизировав их состояние и согрев, прежде чем браться за масштабную процедуру. Большинство спасительных операций занимали сорок пять минут или час вместо нескольких часов, когда пациенту попросту могло не хватить сил. Затем, когда наступало затишье, мы могли вернуть стабилизированного пациента в операционную, чтобы провести необходимую процедуру в менее напряженной обстановке. Такой способ работы был намного эффективнее, и врачи осознали его преимущества. Вскоре тяжелое ранение перестало быть для большинства смертным приговором, и теперь смерти пациентов стали редкостью.

В это сложно поверить, но в сентябре 2013 года были три недели, за которые во всем Алеппо от огнестрельного ранения не скончался ни один пациент, которого удалось доставить в больницу живым.

Мы настолько осмелели, что, когда в больницу М1 привезли раненного в живот четырнадцатилетнего мальчика, мы с Абу Абдуллой решили рискнуть и проделать чрезвычайно сложную процедуру, наблюдать за которой собрались все местные хирурги. Пуля пробила двенадцатиперстную кишку и окружаемую ею головку поджелудочной железы, уничтожив правую почку. В этой части двенадцатиперстной кишки содержится как общий желчный проток, так и главный проток поджелудочной железы, и вместе они образуют так называемый Фатеров сосочек, в честь Абрахама Фатера, немецкого анатома, впервые описавшего его в 1720 году.

Помимо инсулина, поджелудочная железа вырабатывает ферменты, которые поступают в двенадцатиперстную кишку и участвуют в пищеварении. При повреждении Фатерова сосочка из протока выходит панкреатический сок, начиная переваривать все окружающие ткани. Желчь тоже выходит наружу, еще больше усиливая воспаление. Суть в том, что при разрушении Фатерова сосочка пациента ждет неминуемая смерть, если не провести крайне рискованную процедуру – операцию Уиппла.

Абу Абдула повернулся ко мне и спросил:

– Ну что ты думаешь?

Поджелудочно-двенадцатиперстный комплекс – один из самых сложных для хирурга участков человеческого организма, особенно если поврежден в результате травмы. Несмотря на агрессивное хирургическое вмешательство, даже в крупных травматологических центрах пациенты сталкиваются с высоким уровнем осложнений, длительным пребыванием в палате интенсивной терапии и смертностью около пятидесяти процентов. С другой стороны, если бы мы оставили мальчика в покое, его сто процентов ждала бы смерть.

К счастью, в тот день было довольно тихо. Я спросил у Абу Абдуллы, сколько у нас осталось крови. «Наверное, единиц десять», – ответил он. Прежде я никогда не выполнял операции Уиппла при травме – последний раз я ее провел примерно двадцать лет назад для пациента с раком головки поджелудочной железы. Перед тем как мы приступили, я проверил жесткий диск своего компьютера – к счастью, как-то раз я скопировал фотографии операции Уиппла из «Хирургического атласа» Камерона, и они там были. Я несколько раз прошелся по всем этапам операции. Она включала удаление головки поджелудочной железы, двенадцатиперстной кишки, части желудка и желчных протоков с последующим соединением того, что осталось. Получается очень запутанный узел со множеством соединений. При нарушении герметичности любого из них пациента ждет смерть. Операция заняла восемь часов, и новость о том, что мы ее проводим, начала расходиться по городу. Операционную постепенно наполняли хирурги, которые приходили посмотреть и поучиться.