Воин аквилы

– Каким буйным ветром могло занести в столь непотребные и жестокие места императорского гвардейца? Странно и интересно всё это. Преторианцы-то ведь обычно несут свою службу в Риме. А этот сюда пожаловал. Видимо, он не из робкого числа?! – с воспалившимся в голове мысленным вихрем промолвил про себя Владиус и, вспомнив рассказы бывалых вояк о том, что варвары делают с такими пленниками, немедленно спешившись, подобрал с земли небольшой, но острый топор одного из павших свирепых воителей и быстро бросился на отчаянную выручку гвардейца. Аккуратно пройдя около ста шагов и тем самым заметно углубившись в лесные дебри, декан вскоре своим настороженным взором отчётливо впереди заметил, как возле огромного дерева, окружённого рукотворной небольшой опушкой, лежал связанный и по-прежнему без сознания преторианец. А поблизости, проводя по телу пленника обрядовые движения руками и при этом что-то тихо говоря на своём наречии, маячили те самые двое варваров. Неистово повторяя какие-то связные заклинания, воины то и дело менялись местами, каждый по-своему явно предвкушая конечный итог ритуала. Что ни на есть кровавый итог, который, по-видимому, уже был очень близок, потому как один из варваров, больше не двигаясь, а расположившись строго над головой бесчувственного пленника с обнажённым мечом, уже был готов увидеть и ощутить вид и запах римской крови. Вот варвар, уже плавно занеся для жертвенного удара свой острый клинок, наконец-то окончательно приготовился к удару, как вдруг был с исказившейся от дикой боли гримасой на лице намертво сражён впившимся в затылок остриём топора, умело отправленного в цель молодым, но бесстрашным деканом Владиусом. Не теряя времени, расгорячённый римлянин, обнажив меч гладиус и нисколечко не давая возможности опомниться второму воину, в несколько шагов преодолел разделяемое их расстояние и умелыми выверенным выпадом неумолимо поверг и его. Немного отойдя от раздирающего душу воинственного запала, Владиус прояснившимся в смирении взором заметил поблизости лежащего связанными постепенно начинающим приходить в сознание преторианца, быстро кинулся развязывать тесные путы пленника и в тоже мгновение вдруг ощутил в левом плече пронизывающую и резкую боль. Боль, в свою очередь, дополненную ещё и неумолимо побежавшими от верхнего края доспеховпо внешней стороне обездвиженной кисти левой руки ручейками крови. С трудом чуть утихомирив общее болезненное ощущение, декан быстро понял для себя то, что причиной такой резкой и невыносимой боли стала не что иное, как пробившая доспех и, само собой, причинившая ранение вражеская стрела. Но также Владиус вместе с оживившимся воинственным нюхом, помимо первого откровения, уяснил и второе. Хозяин пущенной стрелы, стало быть, всё ещё оставался где-то поблизости, а значит, с принятием дальнейшего решения медлить было нельзя. Переложив меч в правую руку и с неимоверным усилием подняв занемевшее и ослабевшее тело, Владиус медленно повернулся и тотчас прямо перед собой узрел представшего в облачении трофейного римского доспеха с подпоясанным на боку клинком, с луком и стрелами в руках рослого со свисающими с головы длинными заплетёнными косами варвара. Варвара-воина с взглядом, преисполненным ярости и ненависти, которого уже приходилось видеть молодому римлянину, в свою очередь, застывшему на месте с надеждою сберечь хоть какие-либо драгоценные силы. Но расположившийся напротив воитель извергал из себя такое дикое бесстрашие, что декан, простояв ещё дюжину секунд, с горечью для себя опять же осознал, что, сколько в недвижимости сил ни удалось бы сберечь, а победить столь грозного оппонента даже и с совершенно бодрым телом было бы ох как непросто. Но иного выбора, кроме как пусть и умереть, но в бою, декан для себя не видел, и посему, мельком взглянув на так и не пришедшего в сознание преторианца, Владиус всё ещё крепкой хваткой правой руки сжал меч и, стараясь ни о чём ином больше не думать, ринулся на свирепого врага. Конечно, врага очень свирепого, но оказавшегося не лишённым при этом также пусть и маленькой, а капельки здравой чести. Именно чести! Потому как варвар, видя, что вместо мольбы о пощаде или же простого бегства римлянин, напротив, с обнажённым мечом возжелал сразиться, не испугавшись возможной горькой участи, воин, в свою очередь, отбросил в сторону лук и стрелы и, обнажив собственный клинок, направился навстречу сопернику, тем самым приняв вызов на ближний бой или же скорее поединок, в котором отчаянной жажде храбрости и отваги предстояло столкнуться с неугомонной силой ненависти и свободолюбия. Отчего же предстояло?! Они уже столкнулись, открыв с неугомонной безудержностью начало схватки. Зная о застрявшей в левом плече римлянина стреле, варвар, недолго думая, сразу же стал наносить удары мечом по этой самой злополучной стороне туловища декана, надеясь как можно скорее сломить волю и оставшиеся силы своего противника. Но Владиус в движимой частоте хоть и пятился, охваченный неутихающей болью, но так быстро уступать своему врагу не желал. Тратя огромное количество необходимых сил на сдерживание непрекращающихся выпадов врага, римлянин при этом сохранял надежду хоть как-то попытаться своими умелыми оборонительными действиями измотать оппонента. Да вот только все эти самонадеянные помыслы своего непримиримого врага варвару не иначе как просто казались и виделись абсолютно пустыми и бесхитростными, и отнюдь не без основания. В очередной раз в паузе переводя дух, варвар неожиданно приметил то, как держащийся на последних отголосках стойкости римлянин по обыкновению, чтобы отвлечься от боли, начав перестраиваться незаметно для себя, стал потихонечку увлекаться этим заманчивым приёмом, теряя при этом пусть и понемногу, но столь драгоценные свойства настороженностии и концентрации. Всё это могло означать лишь только одно. Дикий зов природы бытия для решения конечного итога заметно затянувшегося боя был подан. Требовался порыв, дабы его осуществить. И этот порыв случился. В блеснувшем мгновении свирепый варвар выбил у окончательно уставшего римлянина из рук меч и, вслед сильно ударив кулаком наотмашь молодого декана по лицу, не думая униматься, стал потихонечку поднимать за горло выше своего роста ещё трепыхающегося врага, намереваясь насквозь пронзить его соскучившимся по римской крови клинком. Владиус же, очнувшись, но не имея достаточных сил для того, чтобы заметно воспротивиться всему происходящему, измазанными собственной кровью глазами стал неумолимо смотреть наупивающегося блаженством врага. И, о боги, тотчас от подступившего сознания того, что, возможно, настали последние жизненные секунды, декан вдруг ощутил небывалую ранее злость, а также неизвестно откуда взявшуюся силу и почти что неподвижной левой рукой выхватил находящийся на поясе пугио. Выхватил и, действуя на опережение уже занесённого вражеского меча, воткнул острие своего кинжала в сердце распалённого предвкушением скорой победы неприятеля. Удар, за ним второй, и лишь только когда был нанесён третий удар, варвар от подступившей болевой судороги, расцепив пальцы правой ладони, наконец отпустил распластавшегося на месте от бессилия римлянина, после чего, простояв в состоянии бушующей агонии ещё минуту с кинжалом в сердце, безудержно рухнул на британскую землю. Столь гостеприимную и падкую на непрекращающуюся литься орошающим потоком жертвенную кровь землю как местных, так и римских сынов. Тем временем, распластавшись, но ни на секунду не перестав при этом чувствовать режущую боль, исходящую из плеча, Владиус на мгновение, дабы немного успокоить изнывающие тело и душу, постарался расслабиться. Но лишь только на мгновение, потому как вслед опьяняющей тихой безмятежности неожиданно сначала увидел краем чуткого взора представшего впереди во встревоженно-возбуждённом состоянии того самого преторианца, а затем и услышал брошенный гвардейцем величаво-возвеличенный возглас: