Воин Доброй Удачи

Вскоре они очутились в самом центре поля боя – узкая вереница людей брела по утоптанной пыли, едва прикрытой травой, – бесплодного и бескрайнего, как горизонт. Они видели дерущихся стервятников, ворон, клюющих глазницы мертвецов, волков и шакалов, бегающих осторожными кругами. Они видели фигуры, сожженные до углей, лишь слегка выступающих из песка, сплавленного в стекло, как невысокие пни. Они видели тела, изрубленные на земле, изогнувшиеся ломаными линиями и дугами, и мысленному взору старого волшебника открывались сформированные ими боевые порядки, люди в тяжелых доспехах, сражающихся под знаменами, принесенными из-за Трех Морей. Они видели нечто, напоминающее остатки костров, широкие круги выпотрошенной черноты. Мимара присела на корточки в пыли и достала из песка проволочное Кругораспятие. Старый волшебник наблюдал, как она завязала кожаный шнурок, а затем надела его себе на шею. По какому-то извращенному совпадению символ упал прямо на хору, спрятанную у нее на груди.

Куда бы Друз ни взглянул, он повсюду видел следы колдовства, скорее гностического, чем анагогического. Для опытного глаза разница была очевидна, как будто мир был искалечен бритвами, а не молотками. Мимара как-то сказала ему, что Келлхус в значительной степени соблюдал древнюю монополию школы Завета на Гнозис, предоставляя тайное знание только ведьмам, свайяли, как обещание и стимул для других школ. Поэтому всякий раз, когда он замечал какие-то остатки гностической магии, он не мог не думать о своих бывших братьях и удивлялся, почему его это больше не волнует.

– Голые! – хихикнул Сарл откуда-то сзади. – Толпа, каких мало! Подумайте о тюках!

Капитан ничего не сказал. Клирик ничего не сказал. Оба шли так, словно окружавшая их сцена ничем не отличалась от любого другого пейзажа, словно горы трупов окружали их всегда, где бы они ни шли. Но остальные оглядывались вокруг, поворачиваясь в разные стороны, останавливаясь на разных зрелищах, вызывающих у них жуткий интерес.

– Он идет против Голготтерата, – пробормотала Мимара рядом со старым волшебником. – Он убивает шранков…

– Что ты имеешь в виду?

– Келлхус… Ты все еще считаешь его мошенником?

Маг обвел взглядом разбросанные повсюду останки.

– На этот вопрос должен ответить Ишуаль.

Призраки шевелились в нем, призраки того, кем он когда-то был. Когда-то, еще до своего изгнания, он встретил бы такие поля, как это, с криками ликования и слезами радости. Аспект-император, марширующий против Консульта, стремящийся предотвратить Второй Апокалипсис, – прошлый Друз посмеялся бы, если бы кто-нибудь предположил, что он доживет до такого зрелища, посмеялся бы над отчаянием своей тоски.

Но в нем был еще один призрак, воспоминание о том, кем он был всего несколько месяцев назад, человек, который пришел бы в ужас при виде этого зрелища, но не потому, что он не молился о падении Голготтерата – он молился с пылом, который мог знать только адепт школы Завета, – а потому, что он поставил на кон жизни невинных людей в безумном стремлении доказать, что вера миллионов ошибочна, а безумный варвар как минимум, скюльвенд, прав…

Что же произошло? Куда делся тот человек?

А если он исчез, то что это означает для его поисков?

Он повернулся, чтобы внимательно посмотреть на Мимару, и смотрел на нее достаточно долго, чтобы вызвать в ответ любопытный хмурый взгляд.

Она была права… Он понял это как будто в первый раз.

Квирри.

* * *

Мухи унаследовали землю.

Путники шли через поля останков, продираясь сквозь груды мертвых тел, переступая через высохшие лужи, покрытые заскорузлой потрескавшейся кровью. Линии, кляксы и кривые наваленных друг на друга мертвецов, тянущиеся на огромные расстояния и складывающиеся в узоры. Кожа туго обтягивала ухмыляющиеся черепа. Бесчисленные руки с впалыми ладонями, с пальцами, превращенными в когти. Тысяча поз, соответствующих тысяче смертей: брошенные, ударенные, вращающиеся, бьющиеся в огне. Все они лежали неподвижно и бездыханно в лужах чернильной тени.

Вонь была невыносимой – смесь гнили и экскрементов. Ветер поднял ее, обрушил ее на идущих, но им почему-то было все равно.

Капитан приказал остановиться, и они разбили лагерь в самом центре всего этого.

Рядом по какой-то неизвестной причине были свалены сотни шранков, образовав кучу, которая высохла и превратилась в нечто вроде жуткого мертвого комка. Раздевшись до набедренной повязки, Клирик взобрался на его вершину – его босые ноги хрустели грудными клетками, как коркой снега. Скальперы наблюдали за ним так же, как они всегда это делали, когда солнце опаляло западный горизонт. Но вид его, сверкающего в бронзе и меди заката, нелюдя, стоящего на спрессованных останках шранков, поразил старого волшебника с особенной силой. Он сидел, уставившись на Мимару, и пытался вспомнить что-то полузабытое.

Клирик стоял с царственной бесчеловечностью, и его кожа блестела, словно смазанная жиром.

– Эта война, – начал он, – эта война старше ваших языков и народов…