Воин Доброй Удачи

Ей хочется плакать, когда они возвращаются на прежний курс. Ей хочется кричать, бежать, выцарапать капитану глаза. Вместо этого она сутулится и смотрит себе под ноги так долго, как только позволяет скука. Она избегает смотреть на скальперов, отодвигает их на периферию сознания, где они кажутся частью пустынных равнин, немногим более, чем зловещими тенями.

Теперь, когда все знают, кто она, девушка чувствует себя голой.

Они постоянно держат старого волшебника связанным и с кляпом во рту. Когда они останавливаются, чтобы поесть, либо Галиан, либо Поквас вынимают кляп, а капитан раскачивает перед лицом старого волшебника хору – свою собственную или ту, что он отобрал у нее, Мимара не знает. Акхеймион избегает даже мельком взглянуть на эту безделушку – вместо этого он неизменно смотрит вниз, направо. Он абсолютно ничего не говорит, даже когда у него вынимают кляп, вероятно, потому, что лорд Косотер сказал ему, что любой звук, тайный или обычный, будет означать его мгновенную смерть. Время от времени толстые пальцы, держащие хору, оказываются слишком близко, и волшебник морщится от того, что его кожа становится соленой. Через несколько дней лоскутное одеяло из струпьев и розовой кожи опутывает все его лицо над бородой.

Он напоминает ей аскета, которого она однажды видела сожженным заживо в Каритусале, когда была еще достаточно молода, чтобы испытывать ужас за других. Жрецы шрайи провели старика по улицам города, порицая его еретические притязания и приглашая зевак стать свидетелями его огненного очищения. Если Акхеймион носил траченые меха, то тот аскет был одет и вовсе в гнилые лохмотья. Но в остальном они так похожи, что у нее внутри все трепещет при этом воспоминании. Руки с узловатыми костяшками, связанные спереди. Кляпы, чтобы предотвратить опасность их голосов. Растрепанные волосы и борода, жилистые и седые. И отстраненный взгляд людей, осужденных задолго до того, как головорезы схватили их.

Старый волшебник время от времени пристально смотрит на нее. Странный взгляд, оборванный, одновременно безнадежный и успокаивающий. Похоже, между ними всегда было понимание, такое же глубокое и холодное, как глина в земле. Они оба были разбиты о колено судьбы, и как бы ни были различны их жизни и катастрофы, их сердца разделились по сходным линиям.

«Успокойся, девочка, – словно говорят его глаза. – Что бы со мной ни случилось, выживи…»

Конечно, его взгляд заставляет ее думать о бритве, спрятанной под поясом.

Она слышит Акхеймиона только тогда, когда ему затыкают рот. В полдень первого дня он начинает рычать на капитана сквозь мокрую от слюны тряпку, крича с такой гортанной яростью, что тот останавливается при его приближении. Ноздри старика раздуваются. Глаза сверкают с безумной интенсивностью. Он кричит о своей собственной рвоте.

Капитан остается таким же невозмутимым, как всегда, он просто смотрит и ждет, пока маниакальный гнев волшебника не утихнет. Затем он складывает ладони чашечкой и прижимает старика к земле.

Мимара мельком замечает улыбающийся взгляд, которым обменялись Галиан и Поквас.

Каждую ночь они заставляют его принять квирри.

Сама же она охотно принимает свою порцию.

Колл одиноко сгорбился в пыльной траве, глядя на них мертвыми глазами. Она не помнит, когда в последний раз слышала его голос. Говорил ли он вообще по-шейски?

Каменные Ведьмы больше не кажутся реальными.

Мимара молится, чтобы Сома все еще следовал за ними, – чтобы шпион-оборотень спас ее! – но она никак не может знать, где он: ей не отойти далеко от остальных даже в туалет, капитан теперь заставляет ее ежедневно унижаться на виду у всех.

Остальные скальперы – особенно Галиан и Поквас – смотрят на нее с напускным безразличием. Они делали ставку на свою похоть, думая, что волшебник – ее единственная защита. Теперь, когда их намерения раскрылись, они ведут себя как набожные воры, как люди, обиженные за то, что обижают других. Они сидят и едят молча. Если не считать редкого взгляда из-под капюшона в ее сторону, кажется, что они смотрят только на свои руки или на горизонт. Мятежный воздух, который нагноился еще со времен Кил-Ауджаса, теперь стал и вовсе гангренозным. Экспедиция теперь кажется скорее собранием враждующих племен, чем людьми, связанными единственной целью.

Она чувствует себя выброшенной на берег рыбой рядом с капитаном и Клириком.