Воин Доброй Удачи

Этот обмен репликами встревожил ее, но он больше походил на известие о растущем голоде за границей, чем на какую-либо непосредственную угрозу. Она вспоминает описание Акхеймионом странностей, свойственных нелюдям, – как их воспоминания о жизни сначала исчезают, оставляя лишь отдельные группы ярких картинок, смятение души, висящей без основания, и как постепенно возвращаются друг за другом их искупительные воспоминания, все больше и больше сковывая их бессвязными эпизодами мучений и боли, пока их жизнь не превращается в кошмар, окутанный туманом, пока вся любовь и радость не уходят в небытие, не становятся вещами, угадываемыми сквозь тени, отбрасываемые их разрушением.

Вот оно, понимает она. Это – награда, которую капитан бросил на весы их сделки. Клирик отдает свою силу, и лорд Косотер предлагает ему память. Людей, которых надо любить. Людей, которых надо уничтожить…

Людей, которых надо помнить.

И все же лорд Косотер – заудуньянин, один из фанатиков ее отчима. Иначе зачем бы он защищал ее от извращенной похоти остальных? И если он заудуньянин, то он никогда не отправит свою экспедицию на уничтожение, если только… Если только аспект-император не приказал ему это сделать.

Она понимает, что сделка, которую он заключил с Инкариолом, может оказаться ложной. Если так, то капитан играет в самую смертельную игру.

Как и все остальные, она привыкла не обращать внимания на свое таинственное зрение. Но Клирик несет свой отпечаток, остаток своей многовековой колдовской практики слишком глубоко в себе. Его разрывает изнутри оккультное уродство, он весь покрыт шрамами от бесчисленных преступлений против творения. И к этому добавляется явная красота его земного облика – очень резкое противоречие, так что порой кажется, что самый простой взгляд на него вырвет ее глаза из орбит. Даже если бы она не видела его сражающимся в подземных глубинах Кил-Ауджаса или под когтистыми навесами Меорнской пустыни, она бы знала, что он был силой – великой силой.

Если он решит уничтожить Шкуродеров…

Только Акхеймион мог надеяться выстоять против него – будь он свободен говорить.

* * *

Артель продолжает свой одинокий путь, ничтожный на фоне слияния бесконечных земли и неба. Окружающий пейзаж выглядит рабским и меланхоличным, как будто это горы, разбитые на красноватые кучи и долго блуждающие гребни. Дикие необъятные облака покрывают небо, они медленно плывут, обещая дождь, который никогда не проливается из них.

Она часто заглядывает в них во время марша, исследуя разрывы и провалы в них, удивляясь тому, как они образуют плавающие пласты, которые, кажется, вращаются в противоположных направлениях, скрывая в своем белом забвении глубокие проблески синего неба.

Волшебник спотыкается, связанный и с кляпом во рту. Он с ненавистью глядит на всех, кроме нее.

«Выживи, Мимара! Забудь меня!»

Проходит еще несколько дней, прежде чем ей удается собрать все воедино. Сарл, в частности, дает ей ключевые идеи. Он рассказывает ей, как лорд Косотер, прославившийся своей жестокостью и маршальским рвением, привлек внимание аспект-императора во время войн за объединение. Как ему были обещаны особые льготы шрайи, которых не было ни у кого, кроме ее дяди Майтанета, чтобы он основал артель скальперов и остался в окрестностях Хуннореала, где мог бы регулярно проверять, как дела у волшебника.

– Он рожден адом, – говорит ей безумец, и его лицо расплывается в столь хорошо всем известном радостном смехе. – Он рожден адом, наш капитан. И он это знает – ого-го! И он знает это. Он думает, что твой гурвикка оплатит его траты… – Его косящие глаза распахиваются в притворной тревоге. – Доставь его в рай!

– Но как же? – протестует она.

– Из-за него! – хихикает безумец. – Из-за него! Аспект-император знает все…

Она сама видела результат двадцати лет одиночества волшебника в пустыне. После того как Акхеймион скрылся в Марроу, она прорвалась в его комнату в башне, отбившись от пытавшихся помешать ей рабов. Какая-то часть ее ожидала, что она взорвется, когда войдет туда, что с криком умрет в магическом огне. Она чувствовала остатки чего-то таинственного. Но там не было никаких зарождающихся защитных заклинаний, защищающих комнату, не было ничего… Из-за детей его рабов, которые могли туда забраться, поняла Мимара.

Сначала она почти ничего не видела, кроме солнечного света, падавшего на закрытое ставнями окно, где она впервые увидела мага. Там стоял прогорклый, но удивительно сухой и манящий запах. Наконец, она увидела волчьи шкуры, согревающие стены и потолок. Грубо сколоченную кровать. А потом – предмет его многолетнего труда.

Страницы. Разбросанные. Сложенные в стопки, которые, казалось, вот-вот рухнут. Свитки громоздились друг на друга в тени, как кости. Описания одного Сна за другим, нацарапанные чернилами и пронумерованные, – все там было пронумеровано. Узор за узором. Теория за теорией. Сесватха это, Сесватха то. Множество деталей, которые она никогда не смогла бы расшифровать, не говоря уже о том, чтобы запомнить.