Воин Доброй Удачи

– На самом деле нет! – выкрикивает он с новой жестокостью. – В наших персиках нет червей, а, мальчики?

Снова Поквас и Ксонгис смеются, на этот раз, как нервные подростки. Они были ведомыми, и их втянули в это дело. Они пытались удержаться в границах только для того, чтобы обнаружить, что думают о немыслимых вещах.

«Ятвер… Дорогая богиня, пожалуйста…»

Ее голова зажата в тисках его рук, но каким-то образом ее взгляд находит его глаза, фиксируется на них…

Око Судии открывается.

Она ловит себя на том, что всматривается во что-то… необъяснимое.

Противоречивые страсти бушуют в ней, как если бы она всегда была любовницей скальпера, самой обреченной, самой понимающей. Ибо нет греха без слабости, нет преступления без нужды или страдания. Она видит трещины, через которые истекает кровью его младенческая природа. Трость отца, кулаки брата. Голодные марши и необходимость, чтобы им восхищались, чтобы его уважали, чтобы он мог украсть то, чего жаждет…

Она любит его и презирает. Но больше всего она боится за него.

Мимара часто задавалась вопросом, как она могла бы описать это – свое умение видеть мораль вещей, не говоря уже о жизнях. Иногда это кажется скорее делом памяти, чем зрения, как будто она видит знакомый трактат в доме друга. Сам объект ее видения кипит от значения, но все отрывки – заветные и обидные – расплывчаты. Только их сумма может быть видна, нечеткая и запутанная. Это то, что она чаще всего видит: сокращенное месиво, которое является вынесенным приговором, равновесием души, добра и зла, написанным в виде каракулей из палочек.

Но иногда, если она сосредоточивается, книга прожитой жизни распахивается перед ее глазами и сами преступления становятся видимыми – так мелькают в памяти плотские образы при взгляде на долго отсутствующего любовника.

А иногда, еще реже, она видит подробности их грядущего проклятия.

Солдат смотрит свирепым взглядом, его глаза широко раскрыты в пугающей ярости. Мимара сжимает его запястье.

– Галиан… – Она слышит собственный вздох. – Еще не слишком поздно. Ты можешь спасти себя от… от…

Что-то в ее словах или манерах отвлекает его от задуманного – возможно, трель безумной искренности.

– От ада? – смеется он. – Их здесь слишком много.

Такое мучение. Сжавшиеся в комок и съежившиеся, свернувшиеся где-то за пределами обычного мира, вырванные и освежеванные, бесчисленные лепестки его души откинулись назад в криках и в сернистом пламени. Крики вплетались в вопли, боль нагромождалась на агонию.

Она видит это, его будущее, блеск в его глазах, огненный ореол вокруг его короны. Его страдания выплескиваются наружу, как краска, размазываются и превращаются в непристойные произведения искусства. Его душа переходит от одного пирующего Цифранга к другому, распространяя тоску, как молоко, разлитое через бесконечные века.

Она видит истину его мучений, сто одиннадцать адов, изображенных на стенах Джунриума в Сумне.

– Галиан. Галиан. Ты д-должен меня послушать. Пожалуйста… Ты понятия не имеешь, что тебя ждет!

Он пытается улыбкой прогнать свой ужас. Теперь он не просто держит ее, а еще и душит.

– Ведьма! – сплевывает он. – Ведьма!

– Шшш… – удается ей прошептать. – Это б-буд…

Он швыряет ее на сырую землю. Она вскрикивает. Он раздвигает ей колени и прижимает ее к себе, пока возится со своими штанами. Ремни сжимают внутреннюю сторону ее бедер. Ветки кусают ее за плечи, за ягодицы. Мертвые листья холодно прижимаются к ее спине, как чешуя рептилии. Его дыхание прерывистое, взгляд рассеянный. От него несет дерьмом и гнилыми зубами.

Мир кружится и ревет о факте его проклятия.

Она плачет ему в ухо, шепча:

– Я тебя прощаю…

Освобождает его от этого последнего греха.

* * *

Зверь затаился, ожидая, пока они прорубят себе путь в вестибюль-тупик, где не смогут воспользоваться большим полем обломков, чтобы убежать или обойти его с фланга. Но это оказалось коварной ловушкой. Если бы они не стояли бок о бок там, где объединенная сила их зарождающейся магии давала им те короткие мгновения, которые были необходимы для усиления защиты, они были бы мертвы.

По-видимому, Вуттеат не мог определить на слух расстояние между ними…

Огонь кипел над ними и вокруг них, ослепляя их, разрывая паутину заклинаний, которые они выкрикивали против него. Это был ад, не похожий ни на что другое, плавящий некоторые твердые каменные поверхности и взрывающий другие.

А потом на них набросился сам зверь – по сравнению с ним они казались воробьями, на которых напал крокодил. Он царапался с кошачьей дикостью, разрывая и раздирая все вокруг, в то время как гностический колдун и маг-квуйа пели заклинания в отчаянном тандеме, медленно накапливая светящиеся защитные оболочки.

Грохот и треск ломающихся гор, а под ними – разрушающееся неземное бормотание магии.

Рев. Яростный. Чешуя покраснела, как кровь младенца. Взмахи когтей размером с колесницу. Огромная голова ящера таранит стены, врезаясь в них рогами, толстыми, как деревья.