Воин Доброй Удачи

Что-то цепляет ее за живот. Безумие и запредельность того, что только что произошло, унижение ослепили ее до неприличия. Это существо перед ней было вырезано из плоти всего мира. Если бы это было колдовство, то оно обладало бы оцепеневшим взглядом нереальности происходящего. Но оно грубо и отвратительно. Внезапно она понимает, что не может оторвать взгляд от его жующего рта, от того, как его безгубые десны неуклонно поднимаются к лишенным век глазам, к цепляющимся за воздух пальцам, покрытым шерстью, кожей и усеянным явно случайными фрагментами лица.

Отвращение не просто не проходит – оно пронзает ее насквозь.

– Умоляю… – задыхается он. – Умоляю тебя…

Желчь подступает к ее горлу. Она отстраняется от этого создания, отшатывается назад, опирается на свою вовремя подставленную руку…

Прозрачная завеса дыма вьется в воздухе между ними. Сквозь нее она наблюдает, как судороги сотрясают шпиона-оборотня.

Сарл летит на Колла из ниоткуда, согнутый и извивающийся. Он приземляется на оборотня, вонзая свой меч прямо в его грудь. Тварь цепляется за него, но Сарл со злобной силой дергает свой клинок взад и вперед, словно проверяя тормоз ненавистного вагона.

– Да-а-а-а-а-а! – кричит он, глядя вверх, в прорехи между кронами деревьев, и кровь существа капает с его верхней губы. – Да-а-а-а-а-а!

А потом последний Шкуродер поворачивается к ней с обнаженными клыками. Его глаза превратились в алые щелочки. Кровь заливает его бороду.

– Настоящая мясорубка!

Толчки под ним ослабевают, и в то же мгновение лицо его противника расслабляется и перестает что-либо выражать. Сарл прижимается щекой к кулаку, в котором зажата рукоятка меча. Задыхаясь, он вытирает лицо грязной манжетой, но успевает только размазать кровь. Он отпускает меч, а затем со смешком, похожим на собачье рычание, вытаскивает нож. Он переползает через тварь и покачивается над ней, упираясь коленом в ее плечи.

Она ошеломленно смотрит на него.

– Паучья морда, – ворчит он, вонзая в шпиона-оборотня свой нож. Маниакальная ухмылка смеживает его глаза еще в две складки. – По меньшей мере тысяча золотых келликов!

Безумие – вот все, о чем она может думать.

Она бежит, не обращая внимания ни на свое положение, ни на свою наготу.

Прочь. Она должна уйти от всего этого безумия.

Весь мир вокруг пылает.

* * *

Так они и сражались: гностический волшебник не произносил никаких заклинаний, маг-квуйа не произносил никаких заклинаний. Разрушенные стены окружали их, окруженные, в свою очередь, маслянистым клубком дыма и деревьями, окутанными сияющим пламенем.

Повиснув высоко перед башней, маг-нелюдь сверкал колдовскими арканами, высвобождая смертоносный свет.

Упираясь ногами в землю, маг-человек выкрикивал свои заклинания-проклятия, окутывая себя пылающими сферами, многословными пирамидальными формами, плоскостями, выстроенными так, чтобы отклонять наружу ужасные энергии.

Первая складка квуйа. Ребра Готагги.

Горящие нити. Ослепительно-яркие искры. Земля так сильно тряслась, что с гребней окружающих стен срывались целые груды обломков. Пузыри защитного света разлетались вдребезги, оседали, прежде чем превратиться в ничто.

И ужасные голоса гудели дальше, сливаясь в эхо, слишком громоздкое, чтобы его можно было назвать звуком, отражаясь от небесного свода, как будто он был таким же низким, как потолок подвала.

Акхеймион закричал, выбрав момент между глотками огненного воздуха. Он выкрикивал одно заклинание за другим, но только для того, чтобы увидеть их разбитыми, сметенными прочь.

Третий Концентрический. Вечно рискованный Крест Арок.

Но мастер Квуйя был подобен солнцу над ним, он сверкал разрушением, разбивал его защиту злым и безжалостным сиянием. Бил. Расплющивал. Резал, словно ножницами. Поливал противника дождем из катаклизмов. До тех пор, пока Акхеймион не стал задыхаться и заикаться, выкашливая только самые простые и быстрые заклинания.

На краткий миг ослепительный ангел над ним замер.

– Безумие! – воскликнул волшебник, рыдая от отчаяния. – Это не ты!

Огонь потрескивал и шипел, заполняя мгновения тишины между ними.

– Ты не видишь? – крикнул король-нелюдь. – Твои призывы только раззадоривают меня! Ты умрешь, а я буду помнить! Потому что все, что ты делаешь, – это тянешься к любви, которую я несу тебе!

– Нет! Я не стану тебя бить!

Лицо Нил’гиккаса прояснилось от угасающего яркого света. Заходящее солнце окаймляло его голову золотыми серпами.

– Я помню… Я помню твое имя…

Свет наполнил его воющий рот, выкрикивающий проклятия…

Наконец, волшебник нанес удар.

Одайнийское сотрясение. Простое и слабое заклинание, предназначенное только для того, чтобы оглушить – и, возможно, чтобы вернуть рассудок. Но Нил’гиккас в это время парил над зубчатыми развалинами…

И теперь он рухнул с высоты, разбившись о низкий каменный хребет. Огненная кисть поймала и поглотила его.

Старый волшебник задул огонь, как пламя свечи. Он ковылял вокруг кусков стены и среди обломков фундамента, сглатывая терзавшие его рыдания. Струйки дыма извивались и растворялись вокруг тех мест, где он проходил.