Воин-монах на престоле

Как говорится, «на ловца и зверь бежит». Очень скоро нашелся некий киник, давший властелину Римской «мировой» державы долгожданный повод доказать правильность своей оценки «новых» киников. Этот человек, прибывший из житницы империи «потомков Ромула» – Египта – был не эллином, а египтянином, причем не иереем (то есть – не членом традиционной жреческой касты, придерживавшимся строгих пищевых ограничений), а всеядцем – тем, кто ест все, «как зелень травную» (по выражению Юлиана, заимствованному севастом-обличителем, видно, по старой памяти – из лексикона своих «религиозно-идеологических» противников – «безбожных галилеян»). Пришелец «с берегов священных Нила» возымел превеликую дерзость насмехаться перед большой аудиторией над Диогеном (которого именовал «пустым честолюбцем») за то, что Диоген, видите ли, ел осьминогов (недопустимая прихоть и роскошь для истинного киника!) и был наказан за свое неразумие и тщеславие самой жизнью, приняв смерть от осминожьего мяса, как от цикуты (ядовитой травы, которой афиняне в свое время отравили, так сказать, «за все хорошее», праведного мудреца Сократа).

Юлиан воспользовался этим поистине скандальным выступлением киника из хлебородного, зернообильного Египта (позорным, с его точки зрения, вдвойне, ибо нечестивец тот дерзнул публично осрамить и опозорить память Диогена не просто как пользовавшегося всеобщим уважением древнего мудреца, но и как одного из столпов школы, к которой себя причислял его новоявленный хулитель) для того, чтобы всего за два дня (или, скорее, за две ночи – ведь дни императора были посвящены делам госуправления) сочинить опровержение всех лживых наветов и выдумок этого «залетного» невежи, а заодно – и других «невежественных киников» – выражаясь «галилейским» языком, подобных евангельским фарисеям – «крашеных» (или, по-еврейски – «цевуим») алчных лицемеров, благообразных лишь внешне «гробов повапленных», полных внутри «лишь мерзости и нечистоты». Что бы ни болтал невежественный последователь Диогена о своем учителе, тот великий философ жил по данной Сократу через пифию дельфийским оракулом Аполлона – пифийского бога – знаменитой заповеди «Познай самого себя». Однако познать самого себя невозможно, не отдавая себе отчета в существовании божественной силы, от которой зависит всякий человек, обязанный благоговейно преклоняться перед этой высшей силой. «<…> понимающие и принимающие философию как искусство искусств и науку наук, как уподобление Богу, насколько это возможно, а равно и принимающие ее в смысле слов пифии[179]: «Познай самого себя», ничуть в этом со мной не расходятся: все эти определения, очевидно, весьма тесно взаимосвязаны. <…> «Познай самого себя» <…> этот призыв – от Бога».

Диоген был ничуть не менее богобоязненным, благочестивым человеком, чем его учитель Сократ, чем Аристотель или Платон. И потому не следует кинику (несмотря на его прозвание, производное от слова «пес») быть, подобно Эномаю, наглым и бесстыдным псом, презирающим все божественное и человеческое, но, подобно Диогену – человеком, испытывающим благоговение к божественному, каким был Диоген. Диоген с благодарностью принимал поучение от пифийского бога, и вовсе не стыдился этого. «Аз есмь в чину учимых и учащих мя требую». Конечно, Диоген не посещал благочестиво храмы, не поклонялся там изображениям и алтарям «отеческих» богов, но было бы большой и непростительной – особенно для истинного киника! – ошибкой считать эти особенности поведения «мудреца, жившего в глиняном пифосе», проявлением атеизма. Нет и еще раз нет! Просто у «обитателя бочки» не было денег на жертвоприношения, ради которых «родноверческие» храмы, собственно, и посещались богомольцами. «Если <…> кто-нибудь предположит, что то, что Диоген не ходил в храмы и не молился в них, не почитал ни статуи богов, ни их алтари, есть знак его безбожия, то едва ли окажется прав, ибо Диоген (отказавшийся, как истинный киник, от владения каким бы то ни было имуществом – В. А.) не обладал ничем из того, что обычно приносится в жертву, – ни ладаном, ни возлияниями, ни серебром, ни тем, что на него можно приобрести. Если же он право мыслил о богах, то уже этого было достаточно. Ибо он служил им самой своей душой, отдавая им, я думаю, самое ценное из того, чем обладал: благодаря мышлению он принес им в дар саму свою душу».