Воин-монах на престоле

Иовиан заключил с персами безмерно унизительный для римского достоинства мирный договор, по которому персы получили пять расположенных за Тигром римских провинций с пятнадцатью укрепленными городами Месопотамии, включая Сингару и Нисибис – почти все римские завоевания на Востоке со времен Траяна Наилучшего— а также право покарать царя Армении Аршака за его союз с Римом. «За что дрались, за что кровь проливали?» Можно себе представить, как возрадовался «царь царей» Шапур!

Сасанид на охоте

Прокопию, с чьим экспедиционным корпусом армия Иовиана встретилась и соединилась в ходе своего организованного отступления из Персии, было приказано препроводить останки Юлиана в Таре и скромно похоронить их в одном из городских предместий, согласно последней воле императора-философа. На старой римской дороге из Тарса к горам Тавра был воздвигнут маленький скромный храм с мавзолеем Юлиана. По воле случая на другой стороне дороги прямо напротив мавзолея Юлиана находился мавзолей императора-«родновера» Максимина Дазы, чьим последователем в сфере религиозной политики был при жизни император Юлиан. Впоследствии порфировый, безо всяких надписей, саркофаг Юлиана был перенесен в константинопольский храм Святых Апостолов (современную стамбульскую мечеть Фатих).

Предполагаемый саркофаг августа Юлиана II

Следующей зимой август-христианин Иовиан, проездом через Киликию, распорядился несколько украсить скромную гробницу своего злосчастного предшественника. На каменном надгробии якобы было высечено греческое двустишие, гласившее, что под сим камнем обрел покой Юлиан, возвращавшийся с Тигра, безупречный царь и грозный в бою ратоборец. Данная «царю-священнику» в этой надгробной эпитафии характеристика вполне соответствовала характеристике, данной в следующем, V веке от Рождества Христова, Юлиану христианским автором Пруденцием, подчеркивавшим, что Юлиан был отступником лишь по отношению к Богу, по отношению же к миру, то есть – к Римской империи «он выполнял свои обязанности самым похвальным образом». Аммиан Марцеллин с полным на то основанием заметил, что останки такого государя (в чью гибель долго не хотели верить жители римской Галлии, даже побившие камнями тех, кто огласил известие о смерти Юлиана) были бы достойны совсем иного места упокоения, чем берег светлоструйного Кидна. Куда больше Юлиану подобало бы место погребения на берегах Тибра в стенах «Вечного Города» – Первого Рима – рядом с памятниками древних героев, служа потомкам постоянным напоминаниям о совершенных им славных деяниях. Ведь даже персы воздали честь стремительности и сверхчеловеческой мощи его вторжения в их земли, воздвигнув монумент в образе льва, изрыгающего из пасти молнии, на котором высекли имя Юлиана.

Персидский «царь царей» Шапур II Сасанид и бог Ормазд, Ахура-Мазда древних ариев, над телом поверженного римского императора Юлиана II

Что ж, если персы и воздвигли в память Юлиана такой монумент, время его, видимо, не пощадило. Зато сохранился близ Так-е Бостан на территории современного Ирана высеченный в скале барельеф, увековечивший победу персидского императора-солнцепоклонника Шапура II над римским императором-солнцепоклонником Юлианом II. На этом барельефе Отступника. Слева на цветке лотоса – бог Митра, которого Юлиан при жизни считал своим небесным покровителем. Иран, Так-е Бостан бог Ормазд, Ахура-Мазда древних ариев, вручает «царю царей» Шапуру диадему с лентами, попирая, вместе с ним, ногами поверженного Юлиана. Слева от Ормазда, по иронии судьбы, высечен стоящий, в венце из солнечных лучей, на цветке лотоса и явно радующийся не меньше, чем Ормазд, очередной победе персов над «румийцами» бог Митра, которого Юлиан при жизни в ослеплении считал своим небесным покровителем.

Глава восемнадцатая История против легенды

Через несколько дней после своего выступления из Антиохии в поход на Перейду император Юлиан написал своему другу – ритору и антиохийскому сенатору – Ливанию подробный отчет о событиях начального периода кампании. Однако по мере его удаления от границы сообщения становились все менее подробными. Лишь время от времени в столицу римской Сирии доходили, при посредстве торговых караванов, партий военнопленных или мандаторов комита Востока Руфина, перешедшего через Евфрат, чтобы быть поближе к римской армии, известия о легендарных подвигах августа-«родновера», безмерно огорчавшие всех христиан, но радовавшие их противников. Волнение, любопытство и беспокойство нарастали день ото дня, пока однажды не пришло известие о прибытии трупа Отступника с его разбитым войском в римские пределы.