Воин-монах на престоле

Нам неизвестны имена «поганых нераскаянных» язычников, осмелившихся первыми выступить в защиту Апостата, и не представляется возможным восстановить хронологический порядок их исторических записок. Но можно предположить, что многие римские офицеры, участники последнего похода Юлиана, постоянно, если не ежедневно, записывали свои впечатления от пережитого. Так, например, некий Филагрий вел дневниковые записи обо всех достопамятных, с его точки зрения, событиях Персидской кампании севаста-«родновера». В 365 году Ливаний просит Селевка, столь героически выносившего солнечный жар на берегу Тигра, поведать, в условиях благоприятного прохладного климата на берегу Понта, где расположена его, Ливания, уединенная скромная вилла, о военных подвигах, свидетелями которых довелось стать ему, Селевку. Селевк в итоге выполнил просьбу Ливания. Магн Каррский, состоявший в свите Юлиана в Месопотамии и участвовавший в осаде Магаомальхи-Майозамальхи, написал сочинение о Персидской войне, который был вскоре опубликован. Вероятно, именно на эти и подобные этим источники опирались в своих сочинениях на аналогичные темы Аммиан и Зосим(а). Известно, что и еще один римский офицер по имени Евтихиан также записал свои воспоминания о войне Юлиана II с Шапуром II. А некий Каллист, служивший в гвардии Юлиана, даже сочинил героический эпос, воспев в нем военные подвиги августа-ратоборца. Это всего лишь несколько дошедших до нас по чистой случайности имен, а отнюдь не полный список сочинителей, вне всякого сомнения, достойных уважения за то, что они не отнеслись к своему недавнему «отцу-командиру», благодетелю и государю, как как к «фигуре умолчания» или, выражаясь языком Оруэлла, «неперсоне», начисто вычеркнутой из исторической памяти.

Лишь через пять лет после гибели Юлиана в бою с заклятыми врагами Римской «мировой» империи Ливаний смог обработать материал, почерпнутый частью из сочинений своего героя, частью – из иных источников. Он сочинил сначала «Монодию» («Плач»), а затем – развернутую надгробную, или траурную, речь, в которой оплакал павшего на поле брани василевса как избранника богов и благодетеля страждущего человечества. Вскоре после этого антиохийский златоуст написал обличительную речь, в которой заклеймил позором римского воина-христианина, изменническим образом пронзившего, по утверждению Ливания, императора своим копьем (между прочим, и в «Деяниях» Аммиана Марцеллина сказано, что, после гибели Отступника, персы поносили отступающих под командованием Иовиана римлян, называя их «изменниками и убийцами превосходного государя, так как и до них через перебежчиков дошел неопределенный слух, будто Юлиан пал от римской стрелы»). Однако нет никаких свидетельств того, что ритор из Антиохии осмелился публично выступить с декламацией своих сочинений, чье содержание столь вопиющим образом противоречило официальной точке зрения. Как всегда, осмотрительный, Ливаний, с одной стороны, хранил верность своему погибшему венценосному ученику и другу, но с другой – чрезвычайно чутко прислушивался к мнению новых, христианских, римских государей и их придворного окружения.