Воин-монах на престоле

С началом Средневековья легенда о богопротивном Отступнике становится все монотоннее, все «одноцветнее», все больше лишается оттенков и нюансов и, в-общем, «чернеет», хотя память о нем и не исчезает совсем. Светские книги покрываются пылью и плесенью в лавках старьевщиков. Лишь христианские монахи в тиши монастырских келий между постом и молитвой находят время и берут на себя труд ознакомиться, хотя бы бегло, не только с литературным «антиквариатом», но и вообще с литературными произведениями. С целью их укрепления в вере, но и разумного досуга, все большее число агиографов во все возрастающем количестве пишут жития святых, мучеников и страстотерпцев. Чтобы внести хоть нотку человечности в героические образы свидетелей и исповедников истинной христианской веры и противостоящих мирским и дьявольским (что, по сути, одно и то же) искушениям, их авторы заимствует кое-что из античных романов. Жития святых начинаются с того, что тот или иной святой преодолевает зов плотской любви, отрицается от нее, от мира и от всего, что в мире, чтобы, пережив самые удивительные приключения и чудеса, преодолев всевозможные соблазны и жестокие гонения своих преследователей, устоять в вере и удостоиться победного венца.

А потому и древняя легенда о враге христианской церкви Юлиане долгое время служила целям украшения подобных сочинений агиографов. Юлиан Отступник якобы убил арианина Артемия, бывшего «дукса» Египта. Автор истории страданий святого Артемия включает то немногое, что смог разузнать об этом христианском мученике, в обширный фрагмент, позаимствованный агиографом из написанной Филосторгием истории царствования Юлиана. Языческие авторы сообщали о явлениях богов, предвещавших избраннику Гелиоса его гибель и посмертное преображение. Но под пером средневекового агиографа место Юлиана занял его соученик святой Василий Кесарийский, которого посещают аналогичные вещие сны и философские видения-«инсайты».

Барельеф с изображением триумфа Шапура, Ормазда и Митры над Юлианом в несколько ином ракурсе