Воин-монах на престоле

Совсем иначе обстояло дело с представителями философской школы неоплатоников! Сознательно поставив себя на службу эллинизму, они всецело посвятили себя выполнению ревностной, апологетической, религиозной миссии, вербуя все новых приверженцев и улавливая все новые души. Когда речь заходит о провозглашении, распространении или защите мировоззрения, задача философии всегда заключается в том, чтобы направлять умы, собирать и сплачивать вокруг себя интеллектуальные, а затем и социально-политические силы. Поэтому не представляется удивительным, что мистицизм неоплатонических кружков привлекал к себе все больше почитателей древнего греческого мира, ясных умов и убежденных филэллинов-греколюбцев. В то время как сохранившие верность культу древних богов риторы были крайне слабыми, «теплохладными» (выражаясь языком христианского Священного Писания) защитниками своего «родноверия», философы-неоплатоники бесстрашно, однозначно и решительно возвысили свой голос и подняли свое духовное оружие в защиту вновь пробудившегося в IV веке язычества. Их страстной приверженности как античной религии, так и античной литераторе следует приписать то примечательное обстоятельство, что движение, получившее в западных землях Римской «мировой» империи название «языческого» («паганистского»), было названо в ее восточных землях «эллинистическим» (или, выражаясь языком славянской вообще и нашей русской христианской литературы и культуры в частности— «еллинским»). Оба понятия – «паганизм» (или «язычество») и «эллинизм» («эллинство» или «еллинство») указывают на приверженность сторонников этого «встречного движения» прошлому, их прочная укорененность в прошлом и устремленность в прошлое. Различие между ними заключается лишь в том, что в латинской, западной части Римского мира выражение «языческий», по-латыни – «паганус» (от этого латинского слова происходит наше русское понятие «поганый», в значении – «язычник»), то есть буквально «сельский», «деревенский» («паг(ус)» по-латыни = «сельский округ»), указывает лишь на упорную приверженность сельского, деревенского населения древним религиозным верованиям и обычаям, в то время как в греческой, восточной части Римского мира это движение «против течения» исходило не от общественных низов, но от верхушки образованных общественных слоев, сознательно стремящихся защитить древний идеал Эллады, эллинской культуры и цивилизации. Поэтому оно и получило там название «еллинства» или «эллинизма».

Глава восьмая В обучении у риторов

Из Макелла Юлиан направился прямым ходом в Новый Рим – град Константина. Ощущая всеми фибрами души, что именно там, на Босфоре – его подлинная родина. Бабка Юлиана успела умереть, но верный старик – гот Мардоний, наверняка с нетерпением ожидал возвращения, после долгой, шестилетней разлуки, своего любимого ученика, ставшего ему фактически сыном. Во всяком случае, учитель красноречия и мудрости Ливаний, тесно общавшийся с Юлианом в разные периоды жизни Отступника, утверждал, что Мардоний был с царевичем, когда тот отправился в Константинополь получать высшее образование (обычно юноши из состоятельных семей держали при себе своих воспитателей, по крайней мере, до шестнадцати— или семнадцатилетнего возраста, а то и дольше)[71]. Если верить Ливанию, у Юлиана, кроме старика Мардония, был в Новом Риме еще и второй воспитатель – «другой педагог не чуждый образования» (о чем еще будет сказано далее). Возможно, этим вторым педагогом Юлиана был Евферий (Эвтерий). Однако, если верить Филосторгию, Евферий в описываемое время пребывал при дворе императора Константа I, брата и соперника «опекавшего» Юлиана августа римского Востока Констанция II.

Тиха (Тюхе, Фортуна) Второго Рима – города Константинопол – венчает его основателя – августа Константина I Великого (слева – античная камея, справа – прорисовка)

Ни один из бесчисленных соблазнов шумного, полного всяческих зрелищ и утех стольного града – ни театр, ни ипподром – не мог помешать Юлиану немедленно возобновить учебу, для которой мегаполис предоставлял ему поистине неограниченные возможности… Столица благочестивых августов Константина I и Констанция II изобиловала всем необходимым для юношей, ищущих знаний.