Воин в поле одинокий

Отец мой был похож на волка —
И сед, и зол, и одинок.
Лишь на руке его наколка —
Раскрывший крылья голубок.

Нелепо и довольно криво

Он всё летит из дальних стран,
Где сильный, молодой, красивый,
Мой батя не от водки пьян.

Где мать жива. А я, быть может,

В проекте, или даже — нет.
Где лёгкие тихонько гложет
Дымок болгарских сигарет.

И, напрочь забывая лица,

Сквозь морок, суету и тлен
Я снова вижу эту птицу,
Летящую средь вздутых вен.

И в зеркале заворожённо

Ловлю который раз подряд
Всё тот же странно-напряжённый,
Неуловимо-волчий взгляд.

«В этом городе всё вперекрёст, вперехлёст, вперекос…»

В этом городе всё вперекрёст, вперехлёст, вперекос.
Загадай на монетку — там решка с обеих сторон.
Всё — мираж, всё — коллаж, ускользающий дым папирос,
Тени ангельских крыльев средь вспугнутой стаи ворон.

Портупеей бумажной крест-накрест слепое окно…

Эй, лихач, погоди!.. Но размашист рысачий разбег.
И за здравие флота в бокалах вскипает вино,
И на саночки с телом замедленно падает снег.

На изломе времён, осыпаясь, меняются дни,

Легче пуха взлетают и рушатся тяжестью плит.
Затемнение снято, и в город вернулись огни.
И пронзённое шпилем, голодное сердце — болит.

«Когда отпустит боль, я вдруг увижу…»

Когда отпустит боль, я вдруг увижу
Фабричную трубу, кирпич двора,
И буквы на стене, под самой крышей,
Кричащие: «Гагарину — ура!»

И небо, что в прицельном перекрестье

Оконных рам похоже на дыру,
И флигель, где кусок прогнившей жести
Крылом подранка бьётся на ветру.

Отпустит боль, и я ещё услышу,

Быть может, через трещины в стене —
Скрипичная мелодия всё выше
Взбирается по тоненькой струне.

С естественностью веры бестревожной,

С наивностью гармонии простой —
По лестнице крутой и ненадёжной
Над вечно равнодушной пустотой.

«Под Одессой…»

Под Одессой
В местечке со странным названием
«Каролина Богаз»
Сизый тростник
Весь в завитушках улиток
Сухо шуршит на ветру.
Мелкие розы
И многоэтажный чеснок
Обступили крыльцо
Низенькой мазанки
Окнами прямо на море.
Мальчик хозяйский
Сыплет песок мне в ладонь
Из своей узкой,
Солнечно-смуглой ладошки,
И говорит: «Всё — тебе.
Погляди, сколько много — тебе».
Струйка песчинок
Течёт и течёт между пальцев.
Мне восемь лет,
И поэтому — вовсе не страшно.

Елагин остров