Война

– А если я вообще не стану с тобой спать? – спрашиваю я.

– Мириам, я долгое время не был человеком. Я смогу справиться со своим телом, пока снова не перестану быть им.

Меня охватывает дрожь. Я знала, что Война не человек, но услышать подтверждение из его уст?.. Это сразу отрезвляет.

– А вот ты, – продолжает он, – ты всегда была человеком и находишься в плену самых низменных инстинктов. Посмотрим, жена, сколько продержишься ты.

Его слова попадают в цель.

Нет никаких сомнений, что мы живем в ужасное время. На дороге повсюду мертвые тела. Мы с Войной снова едем мимо трупов – раздутых, зловонных, растерзанных падальщиками. Трупы на улице, на порогах домов… Уверена, есть и другие, в домах, гниющие в окружении того, чем эти люди дорожили при жизни. Рядом с телами валяются груды костей – здесь побывали зомби Войны.

Проезжаем мимо Ашкелона, города, который расположен южнее Ашдода. Здесь тоже все разграблено. Вдали тлеют дома, царит мертвая тишина. Город окружен свалками и грудами металлолома. Остовы старых машин, электроники и прочей бесполезной теперь техники валяются вдоль обочины.

Не знаю, перестанет ли меня когда-нибудь раздражать вид упадка и расточительства. За последние годы я обшарила столько свалок, но даже в сотый, в тысячный раз не могу при виде всего этого мусора избавиться от покалывания между лопаток – словно старые призраки наблюдают за гостьей.

– Можешь рассказать о своих братьях? – спрашиваю, глядя на ржавую сушилку и грязный холодильник, мимо которых мы проезжаем.

– Они смертоносны и ужасны, как и я, – отвечает Война.

Волоски у меня на руках встают дыбом, несмотря на изнуряющую полуденную жару.

– Где они? – задаю следующий вопрос.

– Там, где должны быть, – загадочно отвечает он.

– Даже Мор? – Война упоминал о том, что первого Всадника смогли остановить.

Всадник слегка кривится и молчит, а мое сердце начинает биться сильнее.

– Где он, меня не касается. Его цель была достигнута.

Неужели Война только что косвенно подтвердил, что его братьев действительно можно остановить. Нужно лишь выяснить, как.

– А когда придет Голод? – спрашиваю дальше.

– Когда наступит его время.

– И… когда же?

Война качает головой и, прищурившись, вглядывается в даль:

– После того, как я вынесу окончательный приговор.

– Окончательный приговор? – я насмешливо поднимаю брови. – Кому? Человечеству?

Война поворачивается ко мне и окидывает долгим взглядом.

Да, человечеству.

– Как ты думаешь, зачем мы пришли сюда? – спрашивает Война.

– Может, расскажешь? – смотрю на него я.

У Всадника есть ответы на все эти вопросы.

– Ваш вид не был создан таким, – загадочно говорит Война. – Вы сами выбрали неправильный путь.

Я пытаюсь, но не могу понять слова Всадника и как все это связано с правосудием и приговором. Он имеет в виду, что человеческая природа изначально прекрасна, но мы где-то свернули не туда и встали на путь зла? И теперь он пришел покарать нас за это?

– И поэтому все мы должны умереть? – удивляюсь я.

– Вас просто зовут домой.

То есть человечество просто сметают в божественную мусорную корзину, как протухшие объедки.

– И ты ничего не можешь с этим поделать? – спрашиваю.

Зачем я волнуюсь? Война не проявляет ни малейшего интереса к спасению человечества. Ему и так хорошо.

– Мириам, я и не должен ничего с этим делать. Сами люди должны измениться. Я всего лишь судья их сердец.

Я провожу рукой по волосам.

– Это называется судить? Ты просто уничтожаешь целые города!

– В том, что мы с братьями делаем, есть особый смысл, – мрачнеет Война.

– Что это значит?

– Четыре бедствия, четыре шанса.

– Четыре шанса на что? – от ужаса по спине бегут мурашки.

Его тяжелый взгляд падает на меня.

– На Искупление.

Глава 23

Искупление. Это слово камнем давит мне на грудь, когда я ночью лежу и смотрю в небо. Люди так стремились остановить Всадников, что упустили из виду простую истину: а может, останавливать нужно не Всадников?

Может быть, дело в нас?

Не в самом нашем существовании, хотя Война считает иначе, а в том, что мы делаем. Вся техника перестала работать в тот день, когда Всадники явились на землю. Но что, если именно вещи, созданные нами, были неправильными? Что если их уничтожение должно было остаться единственной катастрофой?

Но что-то пошло не так.

Мор явился спустя пять лет. Спустя пять лет. А теперь прошло уже больше десяти. Зачем так долго ждать? Что мы упускаем?

Я помню, как вели себя те трое нападавших на суде – все они ждали смерти. Помню, как смотрела на них, зная, что, если их освободить, они снова причинят кому-нибудь боль. Я не хотела верить в это, но верила.

Каким-то образом все мы должны искупить свою вину. Но я не думаю, что все мы этого хотим.

Поэтому человечество обречено.

Мы проезжаем Сектор Газа. Нигде ни души. Полное запустение, как в Ашдоде и Ашкелоне. Трупы гниют под летним солнцем, от монотонного и зловещего жужжания мух волосы на затылке встают дыбом.

Джабалия, Хан Юнис – все города на территории Сектора теперь похожи друг на друга. Они мертвы.

– Что ты наделал? – шепчу я.

– Я не мог бросить тебя, – отвечает Всадник.

Я смотрю на него.