Война

– Мы не женаты, – повторяю я в пятимиллиардный раз.

– Женаты.

Оптимист!

– Ты заставил зомби меня лапать!

Что ж, кажется, я еще не совсем остыла после того возвращения в лагерь. Имею на это полное право! От меня потом два дня несло мертвечиной.

– Ты бы не стала слушать, – говорит он.

– Нет, это ты не стал слушать! – повышаю я голос. О да, сейчас я готова снова выскочить на поле сражения и дать ему бой.

– Ты слишком привык командовать. Решил, что и мной тоже можешь?

– Конечно, я могу.

Я задушила бы его голыми руками, но боюсь, мне это не сойдет с рук.

– Брак устроен иначе, – говорю я, пытаясь сдерживаться. – По крайней мере, хороший брак. А ты ведь хочешь, чтобы у нас все было хорошо?

Почему я вообще пытаюсь его урезонить?

Он долго смотрит на меня.

– Конечно, жена.

– Тогда ты должен прислушиваться ко мне и уважать мое мнение.

Казалось бы, два самых очевидных правила брака, но Войне они неведомы.

– А тебе нужно уважать мою волю, – отвечает он. – Как моя жена, ты должна быть покорной в тех редких случаях, когда я от тебя этого требую.

Покорной?

Кровавая пелена застилает мои глаза.

– Я требую развод.

– Нет.

– Я не собираюсь быть покорной! Черт возьми, даже ты не хочешь, чтобы я тебе покорялась. Я уверена, что ты этого не хочешь.

Его явно окружают сплошные женоненавистники. Война проводит рукой по лицу, в луче солнечного света вспыхивает одно из его колец.

– Такое ощущение, что меня бьют моим же мечом, – бормочет он. – Хорошо. Я постараюсь больше… уважать твое мнение… даже если оно абсурдно.

Я таращу на него глаза.

– И буду прислушиваться к твоим мягким смертным желаниям. Но взамен ты должна прислушиваться к моей воле, когда я ее выскажу.

– Прислушаюсь, – киваю я.

Я просто не могу с ней не согласиться.

– Отлично.

У него довольный вид.

Я просто безучастно смотрю на него.

Нам предстоит долгий путь.

Я нарушила собственные правила. Те, что помогают выжить во время Апокалипсиса. Не знаю, когда это произошло – то ли я оставила свой кодекс еще в Ашдоде, то ли правила путешествовали со мной до самого Эль-Ариша, прежде чем я от них отреклась. Знаю только, что ни одно из них больше не подходит для выживания – теперь, когда я вместе с одним из четырех Всадников, которые его устроили.

Хотя нет, есть одно правило, которое я соблюдаю до сих пор. Пятое правило: будь храброй. Каждый миг своего бодрствования я стараюсь быть храброй, хотя хочется мне совсем другого – обделаться от страха и спрятаться.

К сожалению, здесь даже спрятаться негде. Это долгая и одинокая поездка. Дорога, по которой мы едем, лежит через бесплодную пустыню. И хотя я знаю, что где-то справа раскинулся океан, наш путь лежит вдали от него, так что голубой воды не видно.

Летнее солнце жестоко палит. Сколько мы уже проехали? Два километра… или двести. Трудно сказать. Единственный способ определить, что мы все-таки движемся не по кругу – те немногие ориентиры, мимо которых мы проезжаем: заброшенный дом, столб, желоб с водой у колодца с ручным насосом. О да, и, конечно же, несколько рыбацких деревушек, мимо которых мы проезжаем, да стаи падальщиков, что кружат над ними.

В конце концов, солнце начинает клониться к горизонту, и Война выбирает место для привала. И нам, и лошадям необходим отдых. Мы разводим костер, я начинаю готовить ужин. В эту поездку Война взял с собой сковороду и солонину. Я раскладываю на сковороде полоски мяса, и у меня начинает крутить живот. Слишком живо воспоминание о людях, чьи тела были искалечены во время битвы.

Сидя рядом со мной на корточках, Всадник смотрит на огонь.

– Зачем тебе армия, если ты можешь просто приказать своим мертвецам, и они всех убьют? – спрашиваю я, не отрываясь от работы.

Мне вообще кажется, что Война мог бы уничтожить всех нас одним взмахом руки, и это было бы намного быстрее и эффективнее.

– Почему ты не поешь все время, хотя и умеешь? – отвечает он, поблескивая глазами. – Почему не бегаешь везде, хотя можешь? У меня есть такой дар, но это еще не означает, что я постоянно хочу его использовать.

Значит, он не хочет убивать нас эффективно? Даже не знаю, милосердие это с его стороны или жестокость.

– Кроме того, – добавляет он, – мне нравится военный лагерь. Он напоминает мне о том, кто я и кем всегда был.

Ожившая битва.

– Это немного странно, тебе не кажется? – замечаю я. – Ты хочешь помнить, кто ты, собирая вокруг себя людей и наслаждаясь их обществом.

– Нет, я вовсе не нахожу это странным, – говорит Война, вставая, чтобы принести упакованную им в дорогу бутылку вина. Он возвращается с ней и двумя стаканами. Снова садится и продолжает: – Я порожден людьми и прислан сюда, чтобы судить их. Естественно, мне хочется находиться среди них.

– Итак, какая-то часть в тебе любит людей, – заключаю я.

– Конечно, – Война откупоривает вино и начинает разливать его по стаканам. – Просто недостаточно, чтобы пощадить.

Это слишком сложно.

Он протягивает мне стакан, и я делаю глоток.

– Я командую людьми, – продолжает он. – Даже смерть не остановит меня.