Война

Даже смерть не остановит меня.

Война прав. Даже после смерти он может сделать нас оружием. Я вспоминаю восставшего мертвеца, который вел меня обратно в лагерь. От глаз у него почти ничего не осталось, пятнистая кожа отслаивалась, и все же он двигался так бодро, словно был живым.

– Как ты управляешь мертвыми? – задаю я очередной вопрос.

Всадник смотрит на меня.

– Мы говорим о могуществе Бога, Мириам. Я не могу дать тебе объяснений, понятных человеку.

– А мог бы ты сделать это прямо сейчас, если бы захотел?

Война в недоумении поднимает брови.

– Ты хочешь, чтобы я поднял мертвых?

Я не совсем об этом спрашивала, но теперь, когда он сам об этом заговорил, мне стало любопытно. Не знаю почему. Это ведь мерзко и страшно. Но я все равно киваю.

Всадник простирает руку, и я чувствую, как земля вокруг начинает дрожать, как будто ее щекочут. В нескольких метрах от нас сдвигается пласт пересохшей земли, из песчаной почвы выбирается скелет лошади. В нем отсутствует половина костей, но он все равно пытается удержаться на ногах. Это магия, трудно назвать это как-то иначе.

Скелет начинает двигаться, как живой, хотя лошадь умерла очень давно.

– Это… не человек, – бормочу я.

– Я могу поднимать и людей, и животных.

Лошадь неторопливо приближается ко мне, и я борюсь с желанием вскочить и бежать куда глаза глядят. Но, черт возьми, я видела и кое-что похуже. Так что я остаюсь на месте и позволяю этому приблизиться.

Лошадь тычется мордой в мое плечо, и это меня обезоруживает. Вот бедняжка – и движется, как лошадь, и ведет себя, как лошадь, хотя давно уже испустила дух.

– Ты довольна? – спрашивает Война.

Я киваю, возможно, даже слишком быстро. Лошадь отходит на несколько шагов и вдруг падает на землю, превращается в кучу костей.

Глава 35

Наступает ночь, костер догорает. Тянет вечерней прохладой, и тогда Всадник встает. Я слышу, как у меня за спиной он снимает оружие и латы. Я все еще держу пустой стакан, выпитое вино булькает в животе.

Я впервые путешествую со Всадником с тех пор, как мы заключили соглашение. Сейчас, без армии вокруг, мой мир сжимается, становится очень маленьким. Он вмещает только меня, Войну и неприятное чувство, возникающее каждый раз, когда мы остаемся наедине.

Всадник вновь подходит ко мне и протягивает руку.

– Пойдем, жена. Уже поздно, и я хочу чувствовать твою теплую плоть рядом с собой.

Снова то же неприятное чувство. Сейчас оно проявляется в головокружении и дрожи, как только я уступаю Всаднику. У нас с ним все или ничего, мы враги или любовники. От этого голова идет кругом. Наши тела ладят не в пример лучше, чем наши языки.

Я беру Войну за руку и позволяю отвести меня к лежанке, которую он приготовил. Сегодня вечером постель только одна. Всадник прижимает меня к себе, гладит по волосам, потом наклоняется и целует меня. Одного этого поцелуя оказывается достаточно, чтобы я вспыхнула, как спичка.

Весь этот долгий день я сдерживала влечение, но сейчас задыхаюсь от того, что тяжелая рука Всадника скользит по моей шее и ключице. Мои руки находят его живот – о да, бог явно с душой создавал этого Всадника, и он получился идеальным. Каждый выступ, каждая бугрящаяся мышца, каждая впадина – совершенство, совершенство, совершенство.

Когда он раздевает меня, я стараюсь не думать о том, что уж мне-то далеко до совершенства. Шрамы от давней аварии, от всех стычек и боев, в которых я участвовала, шрамы от бесчисленных порезов и ранок – следы моей небрежности во время работы. Кроме того, я от природы далеко не идеальна. Слишком грубо слеплена по сравнению с этим Всадником.

Но когда Война бережно опускает меня на постель, сняв с меня остатки одежды, его руки и губы касаются меня, как будто я – идеал. Всадник оказывается между моих бедер, и когда я смотрю на звезды, на глаза наворачиваются глупые, идиотские слезы. Я чувствую себя любимой. Невероятно нужной, дорогой и чертовски совершенной.

Так быть не должно. Не должно.

Но так есть.

Мы оба выдохлись. Я без сил лежу рядом с Войной на его постели – нашей постели, так будет честнее.

Я не трачу силы на то, чтобы сказать Всаднику, что мне хорошо. Что его потрясающее тело и мое каким-то образом подходят друг к другу, как два кусочка головоломки.

Война пробегает пальцами по моим волосам.

– Расскажи мне о себе, – просит он.

– Что ты хочешь узнать? – спрашиваю я, глядя на него. Интересно, видит ли он мое лицо в темноте.

– Почему тебе нравится быть человеком? Что ты любишь? Я хочу знать все.

– Я люблю искусство, – осторожно говорю я, поднимая лицо к небу. – Еще мне нравится превращать бесполезный мусор в красивые предметы.

– Ты имеешь в виду свое оружие, – говорит он.

Я потягиваюсь. Война прижимает меня к себе.

– Своим искусством я зарабатывала на жизнь, – отвечаю я, – но ты прав, мое оружие – часть этого.

– А почему тебе нравится искусство? – спрашивает Война.

Я пожимаю плечами.

– Ну, не знаю… Оно меня очищает.

– Расскажи еще что-нибудь, – требует Война.

– Я скучаю по вкусу шакшуки, которую готовила мама, – признаюсь я.