ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

Спустившись по трапу, мы построились на Якорной площади, в тени виселиц, на которых раскачивались казненные преступники. Также на площади многие раненые ожидали отправки домой. К нам пристали всевозможные попрошайки, шлюхи и даже дети, пытавшиеся продать нам амулеты, сделанные из зубов гоблинов или сплетенные из их бесцветных волос. Нува справилась, сломав нос дешевому члену, который постоянно к ней приставал, и после этого нас оставили в покое. Я до сих пор помню, как она стирала его косметику с костяшек пальцев, что показалось Иносенте забавным, и я подумала, что, может быть, он скрывает какое-то заболевание кожи, раз нанес ее так густо. После этого от Нувы пахло его духами, что тоже очень забавляло Иносенту.

Мы шли по бокам колонны корвидов; огромные черные птицы держались посередине, по четыре в ряд, а нам приходилось неловко расходиться, когда мы попадали на более узкие улицы.

Нас было сорок восемь, их — восемьдесят восемь.

У большинства из нас было по две птицы, но у некоторых — только по одной.

Мы начинали с пятидесяти человек и ста особей, но некоторые птицы заболели или их пришлось усыпить — во время наших долгих тренировок в Галимбуре одна дама была покалечена, а другая убита, обе своими корвидами.

Конечно, жители города — те, кто вернулся из укрытий, — хотели увидеть корвидов. На них было приятно смотреть и поодиночке, но когда они выстроились и двигались колонной, лучшим словом для их описания было великолепные. Если я закрою глаза, то все еще могу представить их с черными, как смоль, перьями, отливающими синевой, большими изогнутыми клювами и нагрудниками, к которым они привыкли — даже Кади позволял Иносенте пристегивать ремнями его нагрудник. В тот день нагрудники сверкали на ярком солнце. Шпоры, которые мы прикрепили к их пяткам, тоже блестели — десятидюймовые клинки, которыми они могли порезать быка на ленточки, я сама это видела. Одно из отличий гигантских боевых корвидов от обычных воронов, из которых их вырастили наши маги, — походка. Во́роны неуклюжи на земле, они ковыляют, как старики, или прыгают. В кровь корвидов была примешана кровь крупных бегающих птиц Аксы, поэтому они не ковыляли.

Они ходили.

Как и гоблины, они выглядели точь-в-точь как убийцы, которыми и были на самом деле.

Иногда те, кто ничего не знал о корвидах, спрашивали, ездим ли мы на них верхом. Даже если бы это было возможно, я не думаю, что они стерпели бы такое унижение. Их кости были слишком легкими для этого, хотя они были и слишком тяжелыми, чтобы летать. Однако они могли совершать огромные прыжки, используя свои крылья.

Если когда-нибудь вылупится корвид побольше, я бы не хотела на нем прокатиться.

Они не лошади.

Они не собаки.

Они corviscus, и больше никто не похож на них.

Никто не приветствовал нас, когда мы проходили мимо.

Многие просили милостыню, но у нас не было с собой еды; все это было в фургонах регулярной армии, которая уже ушла.

Эта третья война продолжалась третий год.

Галлардийцы страдали так, как я тогда и представить себе не могла. Все привыкли к тому, что солдаты возвращаются домой разбитыми, обожженными, с отрезанными ногами и пальцами, ослепшими или потерявшими рассудок из-за бесконечного разнообразия ядов, которыми их кусают.

Но я не привыкла видеть искалеченных и потерявших надежду детей.

Я не привыкла к такому сильному голоду.

Но голод был не единственной их болезнью.

Все жители Эспалле казались так или иначе нездоровыми. Они хромали из-за того, что были подрезаны по закону Орды, или выглядели старыми, даже маленькие мальчики и девочки, или их волосы поредели от горя и болезней.

Я лишь немного понимаю по-галлардийски, но, поскольку галлардийский и спантийский — двоюродные языки, я понимаю больше, чем говорю, так что, когда мы проходили мимо, не все из сказанного от меня ускользнуло. Я увидела маленького gailu с большим розовым шрамом, огибающим череп, там, где должна была быть половина волос, и подумала, что его скальпировали.

Полуоскальпированный мальчик спросил свою мать, почему у нас нет знамен.

— Это не для парадов, — сказала она о нас и была права. Мне показалось, что вид птиц зажег в ее голосе слабый уголек надежды. Я спросила себя, сколько раз этот уголек зажигали и гасили. В Эспалле был хороший порт, и он видел, как не одна армия сходила с кораблей и маршировала по городу. И все же он пал.

Что толку от менее чем сотни корвидов или половины этого количества дам, причем большинство из нас зеленые, как трава? Армия, похоже, тоже задавалась этим вопросом. Были те, кто считал наших птиц новым многообещающим оружием; и все же на командных должностях все еще оставалось достаточно мужчин прежних времен, чтобы презирать нечто настолько новое, да еще в полностью женском подразделении. Даже среди женщин-офицеров в городе были те, кто сомневался в магии, создавшей этих птиц, а также те, кто ненавидел ее как колдовство.