Война и космос

Я нарек себя Чертополохом; прежнее имя я выкинул из головы как ненужное и вредное. Сперва я думал заняться оппозиционными делами, однако вовремя вспомнил, что оппозиция в наши дни тоже охотнее существует в Сети, чем в реальном мире, и направился к анархистам. Там меня тепло приняли, напоили пиво с кренделями и сказали, что анархисты – очень мирная и цивилизованная организация. Я сыпал цитатами из Кропоткина и Махно, на что они парировали мне текстами рок-групп «Кино» и «Король и Шут», после чего я осознал всю тщетность затеи.

Мне пришлось действовать одному.

Я полтора года наводил страх на город, однако после злополучной облавы угодил-таки в тюремные застенки. Меня долго изводили допросами, и в итоге вынесли даже приговор, но не успели его объявить.

Грянула война.

Амнистию привели в действие сразу же, в зале суда. Я кричал, что хочу в солдаты, хоть в штрафбат, однако в ответ услышал страшное:

– Страна не будет воевать. Мы сдаем земли без боя.

В ту секунду для меня исчезло все. Все, о чем я читал в книгах, все, что долго и тщетно, по крупицам, в меня вкладывали мои почтенные родители, которым суждено было погибнуть во время автокатастрофы где-то под городом Одессой, все, что я любил и ценил – погибло.

Погибло без боя!

И я решил, что буду воевать. Один, но буду.

На свободе я узнал о том, что произошло. Некое сообщество западноевропейских стран под условным названием «Четвертый Рейх» шагнуло на мою землю.

Я говорю «мою», потому что тогда был единственным, кто постоял за нее.

Оказалось, что этот самый Четвертый Рейх объявил манифест о бескровной войне.

Безжалостная оккупация происходила следующим образом – армия Рейха вторглась в города, заняла их, используя все предоставленные блага, однако людям было настрого запрещено выходить на улицы. Их обеспечивали едой и питьем, у каждого дома был компьютер с Интернетом – а в чем еще может нуждаться человек? Остальные проблемы решались как-то сами собой – чинился потекший водопровод, латалась съехавшая крыша.

Но появление на улице без выяснения причин каралось немедленным и безоговорочным расстрелом.

Всех бездомных людей и даже животных солдаты Рейха куда-то переправили – и воцарился постоянный комендантский час, нарушителем которого был один я.

Я жил в заброшенном доме, предназначенном под снос, подворовывал консервы из закрытых магазинов и постоянно подстраивал Рейху каверзы – разве что поездов под откос не пускал. Но высшей целью моей было отключить город от Сети и телевиденья (канал Рейха вещал пропагандистскую чушь вперемежку с ужасающего качества юмористическими передачами) – тогда я бы смог вывести людей на улицы и положить начало сопротивлению.

Но со временем оказалось, что не только я принял бой.

Через месяц или около того я подслушал разговор двух солдат Рейха. Говорили они на английском, видимо, потому что один был бельгийцем, а второй – кажется, итальянцем, и другого способа побеседовать не придумали; я же знал английский еще со старшей школы. И вот что я услышал:

– Вчера какие-то мерзавцы сожгли машину неподалеку.

– Может, сама взорвалась?

– Нет, сожгли, даже поджигателя видели.

Сердце у меня екнуло – дело было не мое. Значит, есть в городе и другое сопротивление!

– А еще двое негодяев пытались подорвать телебашню.

Тут я прямо-таки взвизгнул от восторга.

– Неудивительно. Какие же все-таки идиоты! Ну все, страна полностью оккупирована, правительство объявило капитуляцию, а они борются.

– Болваны!

– Кстати, у нас тут тоже орудует повстанец.

– С чего ты взял?

– Кто-то бросил камень в патрульного у подъезда вон того дома. Я вчера сменял его, и он мне рассказал.

– Ничего, выловим и расстреляем.

– Хрен вам, – прошептал я, и вдруг чья-то тяжелая рука легла мне на плечо. Я похолодел и обернулся…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЦЕНТР ГЛУБИННЫХ ИЗЫСКАНИЙ

Перед ним раскинулся зеленый луг, которого ни по каким подсчетам не могло оказаться в этой части города – вечно здесь был испачканный и загазованный промрайон. За лугом шелестела речка, а под пышным деревцом, которое казалось таким неуместным в середине марта месяца, когда, собственно, Никифор и вошел в здание трамвайного завода, разлегся умудренного вида пожилой человек в белых одеждах и с густой седой бородой.

– А вот и посетители! – человек с энтузиазмом махал руками. – Подходите сюда, не бойтесь!

Никифор послушался и подошел.

– Вас как зовут? – осведомился человек.

– Никифор, – ответил Никифор.

– Очень приятно, а меня – Рихард. Будем знакомы.

– Будем знакомы, – неуверенно произнес Никифор. – А... вы кто? И что это такое? Ведь сейчас почти зима, а тут...

– А тут лето! – обрадованно воскликнул Рихард. – Да вы сбрасывайте пальто, и туфли можете снять – ни к чему они. Трава такая зеленая и мягкая, что нежить в ней ступни одна радость! Позвольте, но я забыл вас спросить – по какому вы делу?

– Я... собственно... я пытался уйти с завода...

– Но ведь выход в другой стороне, – нахмурился Рихард. – Почему же вы вошли в секретное помещение?