Война и потусторонний мир

Петр дольше всех оставался снаружи. Сначала требовалось помочь Лизе, потом к сапогу его прилип осиновый лист, потом следовало придирчиво осмотреть набегающие на горизонт облака… «Пойми, Сандра, друг мой, не то чтобы меня не вдохновляла идея подняться в воздух и ощутить грандиозный полет, подобно птице, но все же с каждым аршином я буду не только приближаться к столь мягкому небу, но также и отдаляться от столь твердой земли, а значит, и падать мне будет…»

– Волконский, вы остаетесь? – раздался недовольный голос Лонжерона.

Петр выдохнул, поклонился Иверии и наконец ступил внутрь ивовой коробки, присоединяясь к остальной команде. Внутри было достаточно просторно. Высокая конструкция в центре венчалась закрытой железной горелкой, рядом крепились навигационные инструменты, под ними лежали корзины с личными вещами, а дальше вкруговую располагалась смотровая площадка с обитыми бархатом лавками.

– Как же мы поднимемся? – спросил Петр, перешагивая через кольца каната, уложенного вокруг массивного чугунного якоря.

– Позвольте продемонстрировать. – Елисей гордо приоткрыл дверцу горелки. Оттуда немедленно пыхнуло искрящее пламя, такое мощное, что пришлось прикрыться ладонью.

Петр не сразу нашелся что сказать. Внутри железного каркаса, вставленный в прочные распорки, красовался столп чистого золотого огня. Горел он совершенно неистово и не сразу позволял разглядеть, что источником света служил не фитиль, а огромное, раскаленное докрасна птичье перо.

– Открывая и закрывая клапан, я управляю силой огня, – продемонстрировал Елисей, стараясь скрыть за серьезным тоном свою восторженность, но она так и искрила из блестящих раскосых глаз. – А значит, и высотой полета. Как только мы поднимемся в зону постоянных течений ветра, я покажу вам, насколько это точная наука.

Он дал знак оборотням отпускать корзину и дернул клапан вниз. Крышка горелки приподнялась, в глубину купола взмыл сплошной поток пламени, похожий на дыхание волшебного змея. Раздался хлопок, вроде взмаха крыльев, ткань шара надулась, и вся конструкция, как следует дернувшись, принялась подниматься в воздух.

Полет начался.

Первые мгновения Петр провел, вцепившись в края корзины. Желудок немедля подпрыгнул, жалуясь, что подобные кренделя ему не по вкусу, а голова пошла кругом. Показывать слабость перед сосредоточенным Елисеем, восторженной Лизой и уверенным Лонжероном казалось неприемлемым, и Петр сглотнул страх, надеясь, что лицо не слишком позеленело.

– Посмотрите, Петр Михайлович, вы только взгляните! – защебетала Лиза, продвигаясь ближе. – Это же просто…

Она была права. Стоило взглянуть – и Петр забыл и о страхе, и о желудке, да что там, он забыл дышать, мог только смотреть, жалея времени даже на то, чтобы сморгнуть восхищенные слезы. «Я лечу, Сандра! Я в воздухе, представляешь?»

Шар летел над полями, дворцом и верхушками деревьев, поднимаясь все выше, и с этой захватывающей дух птичьей высоты земля казалась тканым ковром со сказочным узором: вот коричневые круги, вот золотые, тут голубоватая или песочно-кирпичная тесемка, тут совсем черный ворс, тут пучки беспорядочной светлой пряжи, а вот раскинулось, докуда хватает глаза, огромное пятно густого темно-зеленого войлока с круглыми заплатками глубокой синевы или мягкой ляпис-лазури.

«Сандра, душа моя, ты и представить себе не можешь, какое это удивительное счастье. Вот иногда смотришь вокруг на холмы и леса и думаешь: нет ничего лучше, нет ничего волшебнее того, что нас окружает. Но я-то теперь знаю: с расстояния трех аршин к небу оно трижды прекраснее, а выше – и того больше… Ты вот думала, какие облака на ощупь? Они туман, как пар над кастрюлей. И чем выше поднимаешься, тем холоднее. Елисей говорит, до нужного нам ветра придется еще подняться, а я уже опасаюсь, как бы мы не превратились в ледышки… Но клянусь, пусть даже и так, я не пожалел бы. Потому что какая же это невыразимая красота. Если бы ты видела, Сандра, если бы ты только могла быть сейчас рядом…»