Война и потусторонний мир

Да что ж они все пытаются накормить ее? Однако Александра и в самом деле была голодна. Она умылась в фарфоровой миске, а потом с благодарностью смела и тарелку гречневой каши, и клубничный конфитюр. И только запив это все крепким зеленым чаем, заметила, что рядом на столике лежат новые белоснежные перчатки.

– Благодарю, ваше высочество.

Константин взял со стола небольшую папку с голубым корешком, перевязал золотым шнуром с вензелем и спрятал под жилетом.

– Мы вот-вот отправляемся, готовьтесь.

– Отправляемся? – Александра не сразу вспомнила, что ей предстоит сделать.

– Моя свадьба, – объяснил Константин. – Отец решил, что кроме гвардейцев мне не помешает живая охрана. Он не сказал вам?

Вчерашний разговор с Кощеем подступил, словно тошнота, Александру замутило. О чем они говорили? Она помнила сальный шепот, помнила холодные лягушачьи руки, помнила, что он потребовал что-то сделать – но что? Мысли разбегались, будто жуки из-под разворошенных листьев. Императрица! Ей непременно нужно встретить императрицу, и непременно в этом мундире. А что дальше? Чем дольше Александра думала, тем теснее становился ворот. Пуговицы сдавили. А мгновением позже в груди, в месте раны, о которой она почти забыла, прокрутилось железное мельничное колесо. Оно выдавило вскрик и согнуло пополам.

– Вам плохо? – поспешно спросил Константин.

Его лицо показалось совсем близко, обеспокоенные глаза, серые с зеленым краем.

– Ягина… – выдавила Александра. – Нельзя ли… у Ягины Ивановны… мазь…

Константин вскочил и немедля вышел.

Александра повалилась на пол, задыхаясь. Становилось хуже. Будто в грудь ее, сделанную из мрамора, ударили молотком, и теперь разбитое место расходилось трещинами, грозя развалиться на куски. В голове потемнело, глаза перестали видеть, она плыла в плотной черной реке, то и дело зацепляясь плотью за камни. В ушах стояло надрывное стрекотание нетопыря, но откуда-то вдруг его перебил крик петуха, неуместный, иномирный, он пугал и притягивал, от него хотелось выпрыгнуть из кожи.

Бахнула дверь, отчеканили шаги. Александра едва слышала и смутно сознавала, как к ней приблизились, как над ней склонились. Едва пальцы коснулись мундира, она мгновенно опомнилась. Ухватилась за ворот.

– Я сам… – прохрипела она, хоть язык ощущался мертвым, – я сам.

– Да… да, конечно… – сказал Константин, отступая.

В руку Александре ткнулась плоская железная банка. Мазь внутри оказалась другой: более густой, темной и совсем не так пахла – не ладаном, а медом. Приоткрыв доломан и поддернув рубашку, Александра втерла щедрую горсть в больное место – и облегчение пришло в ту же минуту. Голова прояснилась, будто с молока сняли пенку.

– Мазь из личных запасов его величества, – объяснил Константин. – Должна помочь, а не просто снять боль. Отец сказал, чтобы вы взяли с собой остатки, в пути может понадобиться.

При упоминании Кощея Александра остановилась, сомневаясь, но мысли стали слишком четки, а дыхание чисто, чтобы отказываться, и она сунула баночку в карман.

– Если вам лучше, мы можем отправляться, – сказал Константин, щелкая застежками чемодана.

– Ваше высочество, позволено ли мне будет получить мою саблю? – спросила Александра, поднимаясь.

– Боюсь, это невозможно, – ответил Константин. Он подошел к насесту и протянул руку, позволяя нетопырю перебраться на рукав. – К тому же здесь ваше оружие не имеет никакой силы.

– Но как тогда предполагается, я должен охранять вас? – удивилась Александра. И тут же сама догадалась: – Ах, я буду для вас источником тепла.

«Поздравь меня, Петро, я, кажется, боров, которого армия берет с собой в подводе, чтобы при надобности зарезать…»

Константин окинул ее прищуренным взглядом.

– Можете быть покойны, я не собираюсь трогать вас и пальцем, мое прикосновение убьет вас, – сказал он холодно. – А насчет вашей сабли я распорядился – она будет устроена в багаже.

От одной мысли, что скелетные руки коснутся отцовского подарка, Александру передернуло. Однако вслух она сказала:

– Благодарю вас, ваше высочество.

Заметив на столе кувшин, она наполнила фляжку и прицепила на пояс – без воды она так и не научилась обходиться. Другие гусары подтрунивали, считая, что там что-то покрепче, но насмешки были лучше мучительной жажды.

Переступив порог, она проследовала за Константином по пустынным коридорам на улицу, в промозглое туманное утро. Мимо с поклонами шмыгали лакеи, важно кивали камердинеры, шуршали платьями камеристки. Дворец медленно просыпался.

Царская походная карета, черная с серебристыми знаками, запряженная шестеркой огненных лошадей, ждала их у выхода с главного двора. Вокруг скучал конвой скелетных гвардейцев в черных мундирах и высоких бараньих шапках, они негромко переговаривались, поддевая друг друга локтями и клацая в смехе зубами, а при виде цесаревича вытянулись и отдали честь. Их главный, полусгнивший мертвец в генеральской двууголке и с золотыми эполетами, чеканно поклонился.