Война и право после 1945 г.

Право войны стояло несколько особняком. Существуя на протяжении уже нескольких веков, оно могло продолжать служить обществу независимо от появления ООН. Оптимистам, верящим в новый порядок, не очень нравилась навязываемая им пессимистами мысль о том, что новый порядок не будет означать столь явного разрыва с прошлым, чтобы лишить эту отрасль международного права ее традиционной полезности. Однако им не составляло труда использовать право войны в качестве инструмента преследования тех людей, которые привели старый порядок к его ужасному концу. Старомодные «военные преступления» фигурировали в обвинительных актах в Нюрнберге и Токио наряду с новомодными «преступлениями против мира» и «преступлениями против человечности».

Формулировка «преступления против человечности» была благоразумным, осторожным компромиссом на пути к признанию прав человека. Ее, можно сказать, придумали (фактически выделили, как и собственно права человека, из слияния культурных течений) для того, чтобы сделать возможным судебное преследование руководителей стран Оси за те чудовищные деяния, которые они совершали вдали от полей сражений, причем как в мирное время, так и в военное. Речь шла о преступлениях, которые традиционное право войны никоим образом не охватывало. Приведенное описание точно так же подходит к понятию «преступления против прав человека» – против тех прав, планы по защите которых начали обсуждаться в те же годы, в которые готовился обвинительный акт Нюрнбергского трибунала. Более того, в Уставе права человека упоминаются в явном виде как то, ради чего новая всемирная организация и была создана. Но тревожные сигналы замигали незамедлительно. Государство, чье презрение к правам человека было настолько вопиющим, что побудило Объединенные Нации выступить в их защиту, исчезло в результате своего полного поражения. В течение четырех послевоенных лет германского государства не существовало. Таким образом, в случае с Германией не было суверенной державы, которой можно было непосредственно бросить вызов. Но членами ООН были государства, проявлявшие ревностную заботу о своем суверенитете, что вообще характерно для государств. Риторика военных лет, заставившая их броситься после войны на защиту прав человека, была «пристегнута» к их политической теории, а не интегрирована в нее. Короче говоря, вопрос не был должным образом продуман, а последствия не были адекватно просчитаны[55].

Каковы бы ни были опрометчивые предложения, которым четыре великих державы, участвовавшие в составлении нюрнбергских обвинительных актов, позволили просочиться в Устав ООН, эти державы не собирались создавать прецедент, который мог бы немедленно быть обращен против них самих. Поэтому к определению «преступлений против человечности» была добавлена оговорка, согласно которой такие преступления должны быть совершены во время войны или как часть предполагаемого преступного заговора, имевшего целью развязать войну[56]. Таким образом, это понятие можно рассматривать не столько как предвестника понятия «преступлений против прав человека» в новом стиле, сколько как расширение понятия военных преступлений в старом стиле – именно так предпочитали рассматривать его победители, и именно в таком виде оно появилось в токийском обвинительном акте, где заголовки формулировались как «Преступления против мира», «Убийство» и «Прочие обычные военные преступления и преступления против человечности». Но, возможно, было и другое толкование со стороны тех, кто понимал, чт'o имелось в виду под достаточно новым в то время выражением «права человека» (во всяком случае, в английском языке это новое словосочетание «human rights» имеет заметно иное звучание, чем традиционное «rights of man»[57]), и кому не терпелось начать разработку соответствующего корпуса права.