Война и право после 1945 г.

Взаимодополнение этих двух направлений права не слишком ярко подчеркивалось в годы их первого сближения. Оптимистический дух, царивший в ООН и вокруг нее, препятствовал всему, что могло выглядеть как признание, что право вооруженных конфликтов могло сохранять свою значимость и полезность в мире. Возможно также, что среди наиболее убежденных и вдумчивых экспертов по правам человека существовало определенное ощущение, что нет необходимости указывать на нечто очевидное. В конце концов, все могли прочитать в преамбуле к Всеобщей декларации: «Необходимо, чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, чтобы человек не был вынужден прибегать в качестве последнего средства к восстанию против тирании и угнетения». Во многих разделах основной части текста декларации подразумевается и в нескольких утверждается, что надлежащее полное соблюдение прав человека, перечисленных в Декларации, не только повысит социальную гармонию в государствах, но и будет способствовать дружественным отношениям между самими государствами. Чем больших успехов добьется программа соблюдения прав человека, тем меньше придется прибегать к тому корпусу права, который является последним прибежищем цивилизации, когда исчерпаны все остальные способы избежать и ограничить насилие.

Взаимосвязь между двумя сводами права хотя и редко подчеркивается, тем не менее слишком очевидна, чтобы ее не заметить. Ситуация, когда она привлекла к себе внимание, сложилась при обсуждении преамбулы к Женевским конвенциям. Этот вопрос был частью той совокупности тем для обсуждений, которая была передана на дипломатическую конференцию с последней из подготовительных конференций, а именно с конференции Международного Красного Креста, проходившей в Стокгольме. Преамбулы – хорошо известный элемент международных документов. В них излагается существо вопроса, как, например, в преамбуле IV Гаагской конвенции 1907 г. Не то чтобы без них совсем нельзя было обойтись, но они считаются неплохим способом давать общую формулировку принципов и целей документа. Поэтому приверженцам наиболее инновационной части нового законодательства, Конвенции о защите гражданского населения, показалось полезным снабдить ее преамбулой, которая добавила бы ей торжественности и усилила бы ее тем, что заявила бы о ней как о документе, направленном на защиту прав человека, и в частности на защиту основных, минимальных прав, – как о «гарантии цивилизованности» и «основе универсального гуманитарного права»[59]. Исходя из этой инициативы МККК при подготовке стокгольмских текстов для прохождения завершающей дипломатической процедуры разработал то, что считал их усовершенствованием. Комитет предложил, чтобы преамбула – одна и та же преамбула – предшествовала каждой из четырех конвенций, что укрепило бы общий для всех принцип защиты и представило вопрос о правах человека в более общих терминах: «Уважение к личности и достоинству людей составляет универсальный принцип, обязательный к применению даже в отсутствие договорных обязательств»[60].

То, что произошло в Женеве с этим проектом общей преамбулы, весьма поучительно; знание этого совершенно необходимо для понимания истории переговорного процесса по конвенциям и смысла, читаемого между строк. Никто не возражал против ссылки на права человека – это было бы на самом деле затруднительно для делегатов тех государств, которые примерно за полгода до этого утвердили ВДПЧ. Несколько государств во главе с Австралией выразили сомнения в том, нужна ли вообще преамбула, но были готовы принять версию МККК или одно из американских предложений, по существу близких к ней[61]. Но остальные государства хотели чего-то более амбициозного, и здесь возникли трудности, которым не суждено было разрешиться. Одна группа таких государств, в которую, в частности, входили находящиеся в тесном альянсе с Ватиканом, считала уместным и желательным включить признание суверенитета Бога как «божественного источника человеческого милосердия», на промысел которого, наряду с действием человеческой совести, следовало опираться, чтобы наполнить духом юридическую букву конвенций[62]. Много дискуссий было посвящено вопросам о том, как следует выразить это религиозное почитание. Сэр Роберт Крейги, например, заявил делегации Великобритании, что ей «не следует возражать против уместной ссылки на Всевышнего», которая удовлетворила бы монсеньора Бертоли, если бы он смог добиться ее включения[63]. Но имелась и соперничающая концепция.